Это было необычайно неприятное открытие. Оба были одного мнения – Остер ни в коем случае не должен быть скомпрометирован…
Канарис прикрыл Остера, сказав, что он сам запустил информацию о наступлении на Западе как «дезу». Так дело осталось внутри абвера и не получило дальнейшего развития.
Как случилось, что фактам перехваченных радиограмм из Рима, подслушанных телефонных разговоров голландского полковника Саса с Гаагой, Гиммлером и СД не был дан ход, хотя РСХА было об этом информировано? Чтобы понять это, нам следует разобраться с личностью Гейдриха и его должностью в качестве руководителя Главного управления имперской безопасности (РСХА) и прояснить его личные отношения с ведомством Канариса.
Абвер – даже если поначалу и был скромным учреждением – был таким же старым, как и сам рейхсвер. При Гитлере он получал неконтролируемые средства для своего свободного развития. Гитлер же определил и сферу его деятельности и значительно расширил ее против прежнего. Одним из своих распоряжений он предоставил вермахту исключительное право проводить все представляющиеся необходимыми мероприятия, требующиеся для ликвидации шпионажа и саботажа, направленных против вооруженных сил рейха, находящихся на этапе строительства. Компетенция, по мнению абвера, выходила далеко за военные границы. Например, на промышленных предприятиях или в инстанциях исполнительной власти обучались так называемые уполномоченные абвера. Они работали на предприятиях по производству оружия, самолетов и т. п., чтобы на производственных местах налаживать защиту от шпионажа и диверсий. В результате этого сфера деятельности абвера стала почти всеохватывающей, а поскольку он пользовался расположением Гитлера, никто даже из функционеров партии не осмеливался крикитовать или обвинять его.
Мощным и отлаженным организмом был абвер уже тогда, когда Гиммлеру в 1936 году удалось сделаться начальником Германской имперской полиции. До этого момента существовали только полиции земель, например баварская, прусская и т. д. Сначала Гиммлер стал начальником баварской полиции, когда после 1933 года Дильса вызвали в Берлин для назначения на пост начальника прусской полиции. Но незадолго до путча Рёма Гиммлеру удалось прорваться в Пруссию и он стал – как и в других землях – начальником и прусской полиции. Была создана прусская тайная государственная полиция, в штат которой зачислили большой процент проверенных полицейских чиновников из Пруссии и других земель.
Только в июле 1936 года Гиммлер стал «начальником германской полиции в имперском министерстве внутренних дел» со следующими подразделениями: Главное управление полиции общественного порядка во главе с начальником Даулюге; Главное управление полиции безопасности во главе с Гейдрихом. Гиммлер теперь был в ранге государственного секретаря.
Гейдрих, этот честолюбивый и, без всякого сомнения, очень талантливый человек, постепенно из тайной государственной полиции создал полицейскую власть высшего ранга, которая в 1939 году была переименована в Главное управление имперской безопасности. С годами началось соперничество абвер – РСХА за сохранение или расширение компетенции.
При споре об интерпретации полномочий Гейдрих мог опираться на соглашение между военным министерством и министерством внутренних дел Пруссии от 1869 года.
К этому добавлялось еще кое-что. Издавна вооруженные силы или рейхсвер при проведении обысков в квартирах, арестах и всех уголовно-процессуальных мероприятиях прибегали к помощи полиции, поскольку сами не обладали исполнительной властью.
Оба этих факта образовывали отправную точку при переговорах о компетенции между Канарисом и Гейдрихом. Даже если у Канариса и была более выгодная позиция, нежели у Гейдриха, то имперское военное министерство настойчиво рекомендовало ему не ввязываться в конфликт с Гиммлером как начальником имперской полиции. Канарис охотно следовал этим пожеланиям.
Переговоры велись между Гейдрихом, доктором Бестом, с одной стороны, и Канарисом – с другой. Констатировалось, что они действуют в духе сотрудничества. Они пришли к некоему соглашению, названному его автором доктором Бестом «Десятью заповедями».
Сфера деятельности разграничивалась так, что за абвером сохранялись секретная служба по сбору информации, военный шпионаж. Также в его сферу входила военная контрразведка. За тайной государственной полицией признавалось право исключительной уголовно-процессуальной компетенции по делам, исходящим от абвера.
Этого соглашения, по многочисленным свидетельствам, среди них – одного бывшего члена узкого круга руководства абвера, Канарис никогда не придерживался. «Его ошибка состояла в том, что он нарушал договоренности с политической разведкой. Также из еще небольшого заграничного отделения он сделал огромное ведомство. Он говорил, что хочет быть информирован не политически, а «военно-политически».
В заграничном отделе сидел чиновник внешнеполитического ведомства для координации связи. Нарушения соглашения не оставались секретом для Гейдриха. Риббентроп также сильно обижался за это на Канариса, поскольку теперь скорее адмирал был в состоянии докладывать Гитлеру о политических настроениях за границей, нежели Гиммлер или министр иностранных дел.
Любопытно, что и между Герингом и Канарисом существовало соглашение. Канарис со всех донесений, которые он направлял Гитлеру, передавал копии Герингу. Если речь шла о важных и срочных донесениях, то их копии направлялись лично Герингу через одного майора абвера.
Перед началом польской кампании произошло следующее.
Канарис, видевший приближение войны и пытавшийся предотвратить ее, подготовил для Гитлера ряд донесений, которые недвусмысленно доказывали, что в ответ на вступление в Польшу следует ожидать объявления Англией и Францией войны Германии. Канарис передал эти донесения Гитлеру с пометкой особой важности. Геринг получил копии. Когда он прочитал их, то возмутился и добился издания приказа, запрещавшего Канарису передавать Гитлеру пораженческие донесения.
(Это свидетельство опровергает распространенную во множестве публикаций точку зрения, будто Геринг делал все, чтобы сохранить мир.)
Затем Канариса обязали передавать сведения в тайную государственную полицию о каждом новом завербованном агенте. От абвера шла напрямую пневматическая почта в гестапо. У Канариса также были шпики в гестапо; речь преимущественно шла о чиновниках, служивших в СА.
И в НСДАП у Канариса также были отличные связи с источниками, которые от Остера шли к графу Хельдорфу, начальнику полицейского управления Берлина, и к директору уголовной полиции Небе (РСХА). Потому он, несмотря на то что ему не подчинялась служба внутриполитической разведки и надзора, был информирован подробнейшим образом.
У Канариса были и другие преимущества. У абвера имелась собственная паспортная служба. Правда, она должна была выдавать только паспорта и визы военным. Доверенные лица категорически исключались, они должны были связываться с полицейскими ведомствами или паспортным отделом министерства иностранных дел. Но и тут Канарис поступал по своему усмотрению. Многие информаторы получали свои паспорта и визы в абвере. И удостоверение об арийском происхождении можно было легко получить в абвере (даже с ведома Гиммлера).
А как Гейдрих относился к соглашениям?
Разумеется, ему хотелось бы больше знать о вермахте и подчинить себе его разведслужбу. Но в целом он чувствовал себя недостаточно сильным перед вермахтом, которому Гитлер явно отдавал предпочтение. Он строго придерживался соглашения. Потому он запрещал как службе безопасности, так и тайной государственной полиции любую разведывательную деятельность, пересекающуюся с интересами вермахта. Сотрудникам тайной государственной полиции, действовавшим вопреки запрету, грозили строгие дисциплинарные взыскания. Но, несмотря на это, Гейдрих получал сведения из вермахта. Ему поставляли отчеты национал-социалисты, призванные в армию члены СС и т. п. Он распорядился классифицировать их по карточкам и отложил до окончания войны.
Так германская военная разведка и контрразведка долгое время во время войны была государством в государстве. Она ощущала себя защищенной благорасположением Гитлера и чувствовала себя уверенно. Ни один сотрудник абвера не мог быть допрошен или арестован тайной государственной полицией.
С абвером в принципе ничего не могло случиться, даже тогда, когда партийным службам удавалось перехватывать подозрительную информацию, исходящую из недр абвера. Они были вынуждены передавать эти доклады абверу для обработки и расследования и не имели права дальше разрабатывать данное дело самостоятельно.
Неудивительно, что с течением времени в абвере развилось чувство собственной неуязвимости. Оно выросло до опасно надменного лозунга «Нам никто не указ!». Натуры вроде Остера были слишком им захвачены – в ущерб себе, в ущерб абверу. Все реже и реже уделяли внимание элементарным мерам безопасности; они поверили в свою почти что неприкосновенность.
