Был составлен список примерно из 600 эмигрантов, желавших отправиться в Россию. В их число входили и русские, проживавшие в Новой Зеландии. Поскольку там не было советского представителя, просьбы о репатриации оттуда направлялись Симонову. Он не располагал данными о количестве русских эмигрантов в этой стране, которые собрал Абаза, отмечал лишь, что их «много»[62]. Среди них встречались и военнопленные.
После Октябрьской революции и последовавшего за ней Брестского мира русские военнослужащие, находившиеся на территории, которую контролировала Антанта, были интернированы. Это были солдаты экспедиционных корпусов, направлявшихся Петроградом на Западный и Балканский фронт, пленные, захваченные немцами или австрийцами, а после освобожденные союзниками. Относились к ним не лучше, чем к военнопленным держав Тройственного союза, если не хуже. С точки зрения союзников в России отсутствовало законное правительство, большевики предали общее дело и с русскими нечего было церемониться.
По словам начальника военно-санитарной службы русских войск во Франции А. Рубакина, прикомандированного к одному из лагерей, куда направлялись русские солдаты, они были поставлены в «беззащитное положение»[63]. В Марселе их сажали на транспортные суда, которые плыли не в Одессу, Севастополь или Петроград, а гораздо дальше. Одним из пунктов назначения был лагерь на новозеландском острове Сомс[64], существовавший с августа 1914 по декабрь 1918 года.
Русские там появились в начале 1918 года. В списках военнопленных их фамилии указаны следующим образом: A. Muravieff, O. Halinen, J. Jakabsen, P. Nester[65].
У англосаксов всегда были трудности с написанием (не говоря уже о произношении) фамилий выходцев из России. О том, какими они были в «кириллическом» исполнении, можно только предположить. Halinen мог оказаться Малининым, Nester – Нестеровым. Что касается фамилии Jacabsen (Якобсен, Якобсон), то, скорее всего, она принадлежала еврею.
Впрочем, новозеландцы (равно как и австралийцы, канадцы, британцы или американцы) не ломали голову над этнической и лингвистической идентификацией обитателей бывшей Российской империи. Все они считались русскими.
В архиве сохранилось письмо Муравьева, направленное Симонову и датированное 3 июня 1918 года[66]. По всей вероятности, писал он не сам, а прибегнул к помощи кого-то из администрации лагеря. Письмо написано на официальном бланке лагеря, на хорошем английском. Обращает на себя внимание почерк – аккуратный, разборчивый, почти каллиграфический.
Письмо было доставлено Симонову вместе с запиской из Министерства обороны Новой Зеландии от 14 июня 1918 года. В ней указывались имя и отчество военнопленного – Артур Иванович – и одновременно упоминалось, что в лагере его также называли Манделем. Arthur Ivanoff Muravieff (alias Mandel) – так представил этого военнопленного майор, возглавлявший в Министерстве кадровое подразделение (Department of Personal Services). Возможно, Муравьев/Мандель как и Якобсон был евреем и предпочел русское имя, принимая во внимание антисемитские настроения, широко распространенные не только в России, но и на Западе.
Муравьев напоминал о своем предыдущем письме, датированном 2 апреля 1918 года, оставшемся без ответа. По каким-то причинам оно не дошло до консула. В противном случае, будучи человеком скрупулезным, содержавшим свою корреспонденцию в завидном порядке и – что, наверное, важнее – крайне внимательно относившимся к просьбам соотечественников, он бы обязательно откликнулся.
Муравьев спрашивал, мог ли консул содействовать его освобождению. Отмечалось, что об этом просил и П. Нестер. Муравьев не упоминал о двух других соотечественниках, содержавшихся в лагере. Возможно, они держались особняком и не хотели обращаться за помощью к представителю советской власти.
Приведем в переводе полный текст письма А. И. Муравьева:
«Дорогой сэр,
С Вашего разрешения хотел бы напомнить о моем письме от 2 апреля этого года относительно моего положения как военнопленного, который содержится здесь, на острове Сомс. К сожалению, до сих пор я не получил Вашего ответа на вышеуказанное письмо. Буду весьма обязан, если Вы ответите на это письмо и выскажете свое мнение по данному вопросу – сможете ли Вы что-то сделать для моего освобождения и изменения того незавидного положения, в котором я нахожусь.
Тогда же Вам писал мой друг П. Нестер, и он тоже ждет ответа по тому же вопросу.
Искренне Ваш А. Муравьев
20 июня Симонов направил запрос в Министерство обороны Новой Зеландии, предлагая информировать его о причинах, по которым русские военнослужащие были лишены свободы. Консул просил уведомить их о том, что письмо Муравьева дошло до адресата, и призыв о помощи услышан[67].
В своем письме Муравьев не ставил вопрос о репатриации, но, по всей видимости, в перспективе это подразумевалось. Во всяком случае, из этого исходила администрация лагеря. В списке военнопленных против фамилий русских заключенных стояла пометка: «Оставить в положении интернированных до тех пор, пока не будет обеспечена отправка в Россию» (“advised that he will remained interned until he can be sent to Russia”)[68].
К сожалению, не сохранилось документов, рассказывающих о том, чем увенчались усилия Симонова. С началом «империалистической интервенции» против РСФСР и ее блокады державами Антанты транспортное сообщение с Советской Россией было прервано, добраться туда стало практически невозможно.
«Правительство не может признать…»
Симонова заботила судьба не одного Муравьева. В Австралии таких были сотни, и все мечтали уехать на родину. «Ко мне… со всех сторон и беспрерывно сыпались письма и телеграммы с требованием паспортов»[69]. Но выдавать документы без санкции австралийского правительства было нельзя, а на все запросы Симонов получал вежливые, но отрицательные ответы.
Из секретариата премьер-министра от 27 апреля 1918 года: «Имеем честь засвидетельствовать, что Ваше письмо по вопросу выдачи Вами паспортов русским гражданам, желающим вернуться в Россию, получено. Информируем, что Ваше представление будет рассмотрено»[70]. Изучили и через пару недель объяснили: для того, чтобы заниматься паспортами, Симонов должен официально подтвердить свои полномочия, а пока «в отношении Вашего назначения генеральным консулом России хотели бы информировать Вас, что настоящее правительство не получало каких-либо сообщений по данному вопросу»[71].
Сообщения агентства «Рейтер» и телеграммы Литвинова для подтверждения консульского статуса было недостаточно. Где официальная нота Москвы, адресованная Форин офису, указание британских властей? В телеграмме говорилось, что назначение согласовано с англичанами, но где подтверждение? Возможно, согласование носило устный характер. Возможно, оно было озвучено не на должном уровне и в предварительном порядке. Возможно, Уайт-холл дал добро на занятие Симоновым консульской должности, но впоследствии поспешил отменить это решение и не стал предавать его огласке.
Едва ли вызывает сомнение то, что Симонов пытался связаться с НКИД или с Литвиновым, чтобы «разрулить» возникшую ситуацию. Однако большевистское руководство, озабоченное насущными задачами своего выживания и угрозой международной изоляции, проблемы консульства в Австралии волновали меньше всего, а положение Литвинова в Лондоне становилось все более шатким.
Благодаря протекции Брукфилда и Консидайна в апреле 1918 года Симонов добился аудиенции у Уотта. Встреча прошла в благожелательной атмосфере. Уотт в присутствии гостя надиктовал телеграмму в Уайт-холл, запрашивая разъяснения относительно статуса советского представителя.
Реакция вскоре последовала, правда, отрицательная. Из письма Симонову секретаря премьер-министра от 9 мая 1918 года:
«В связи с Вашими обращениями от 24 и 29 апреля по поводу выдачи паспортов русским подданным в Австралии с целью предоставить им возможность проследовать в Россию я уполномочен исполняющим обязанности премьер-министра информировать Вас, что ваш запрос был внимательно изучен. Однако рекомендации, полученные от имперских властей в отношении представительства российских интересов за рубежом и выдачи паспортов, а также отсутствие определенности в нынешней ситуации исключают принятие вашего предложения»[72].
Симонов упорствовал, но поступал отказ за отказом. «Правительство Содружества не может признать Вас в качестве консульского представителя, и позиция эта будет оставаться неизменной до тех пор, пока Британское правительство не подпишет соответствующее соглашение с российскими властями»[73].
