осуществляться в результате шантажа или вымогательства; также чиновник может продать себя (или полномочия, закрепленные за его официальной должностью) в услужение за определенную сумму денег. Кто-то может возразить, что в последнем случае сговор происходит на добровольной основе. Однако в результате подобной сделки
административный служащий (например, начальник полиции или глава государственного предприятия)
или государственный актор (например, политик)
теряют возможность свободного выхода, потому что частный актор, инициировавший сговор, может всегда принудить представителя власти к сотрудничеству, угрожая придать огласке факт коррумпированности последнего. Поэтому с момента «продажи» представитель власти вынужден использовать свои официальные полномочия в угоду «хозяину» вне зависимости от того, согласен он с ним или нет. И поскольку возможность свободного выхода представляется нам ключевым аспектом добровольных отношений, мы считаем все коррупционные сделки, проистекающие из подобных неформальных договоренностей, принудительными.
Ситуация, которую мы описали, показывает, что захват государства снизу вверх может быть постоянным (а также эпизодическим). Это заставляет нас провести еще одно различие между захватом государства снизу вверх и влиянием, которое оказывают большие государственные предприятия, часто доставшиеся государству в наследство от коммунистических режимов и также устанавливающие постоянные отношения (иногда эксплуатационного толка) с государственными акторами [59]. Главное различие проявляется как раз в момент самого сговора: мы может говорить о смешении сфер социального действия именно потому, что между государством и олигархом-захватчиком нет формальных отношений собственности. В случае с большими государственными предприятиями такие отношения есть: сами предприятия управляются государственными служащими, и поэтому их деятельность может рассматриваться как разновидность внутригосударственного лоббирования или коррупции без сговора.
В захват государства снизу вверх могут вовлекаться посредники как с уровня административных служащих, так и из частного сектора. Что касается последних, посредниками обычно являются подрядчики и поставщики, добровольно сотрудничающие с олигархом, как постоянно, так и эпизодически (они, соответственно, тоже становятся бенефициарами незаконных схем олигарха). Административные служащие обычно находятся в подчиненной позиции по отношению к государственным акторам, потому что последние могут всегда их просто устранить, если они не выполняют формальные правила (законы) или неформальное волеизъявление захваченных политиков. Однако важно подчеркнуть, что даже если цепочки постоянной вассальной зависимости присутствуют не только на местном уровне, а охватывают всю страну, захват государства останется частичным: то есть он будет включать в себя большое количество отдельных захватов, но никогда не перерастет в полное присвоение государства одной неформальной сетью [♦ 2.4.4]. В подобных условиях всегда остается место для плюрализма, и политическая конкуренция может продолжаться. Передача власти все еще возможна на конституционных условиях, а экономическая элита сохраняет относительную независимость, так как никто из ее членов не привязан к определенным политическим акторам навечно [♦ 3.4.1.3].
Второй тип принудительной коррупции – это захват государства сверху вниз (Схема 5.6):
Схема 5.6: Схематическое изображение захвата государства сверху вниз
♦ Захват государства сверху вниз – это тип коррупции, при котором государственные акторы вступают в сговор с экономическими акторами, используя аппарат управления, и систематически или время от времени заключают с ними принудительные коррупционные сделки. Как сам сговор, так и коррупционная сделка инициируется (запрашивается) административным служащим, который также является ее поставщиком.
Захват государства сверху вниз может инициироваться как одним единственным актором (например, мэром местной администрации), так и группой лиц (например, политической партией). В обоих случаях патрональное принуждение распространяется в первую очередь на работников госаппарата, а во вторую – на экономических акторов. Это подразумевает некую последовательность событий: во-первых, конкретный человек или группа лиц становятся государственными акторами; во-вторых, он или они патронализируют тот государственный институт, частью которого они становятся, создавая возможность свободно использовать (принудительные) механизмы государственного управления по своему усмотрению; и, в-третьих, эта новообретенная власть используется ими в целях патронализации экономических акторов. Естественно, некоторые экономические акторы вступают в такие отношения добровольно, и те из них, чья деятельность не зависит напрямую от захваченного сегмента государственного управления (например, местного правительства, министерства и т. п.), могут выбрать не вступать в добровольную коррупционную сделку. Однако те, чья деятельность невозможна без поддержки захваченного сегмента, вынуждены принимать условия, которые выставляют их местные патроны.
Так как часть государственного управления превращается в рэкет, организованный ее начальниками (то есть сверху вниз), подчиненная им иерархия внутри этой структуры, по сути, наполняется их клиентами, что приводит к патронализации. Захваченная часть госаппарата попадает под управление неформальной патрональной сети, систематически играющей по неформальным правилам и игнорирующей формальные.
Тем не менее попытки захвата государства сверху вниз часто сталкиваются с рядом ограничений в силу того, что обычно ни один патрон не обладает всей полнотой власти в определенной политической системе. Это, в свою очередь, ограничивает возможность каждого из них беспрепятственно использовать инструменты государственного управления: как правило, они могут пользоваться такими инструментами внутри своей собственной государственной сферы, то есть тех полномочий, которыми они наделены формально, но патронализация других сфер обычно слабо реализуема [60]. Первым последствием таких ограничений является то, что скоординированная коррупция, требующая кооперации между несколькими государственными институтами, как правило, бывает затруднена. Во-вторых, положение патрона зависит от перемен в политической жизни государства. Если на выборах побеждает оппозиция, патрон может легко быть смещен со своей должности, что сразу же лишит его практической возможности дальше поддерживать деятельность своей патрональной сети. Это в особенности относится к тем посткоммунистическим режимам, где конкуренция политических партий часто является лишь фасадом для конкуренции патрональных сетей [♦ 3.3.7]. Наконец, отсутствие монополии на власть также означает, что патрону бывает не так легко обойти институциональные сдержки. Конституционные ограничения на чрезмерную концентрацию власти вкупе с отлаженной работой правоохранительных органов обычно позволяют сдерживать деятельность неформальных сетей и не дают их патрону заполучить всю полноту власти, которую тот может легко использовать для превращения государства в свое частное владение [61].
Для определения последнего типа принудительной коррупции мы заимствуем понятия, относящиеся к уже описанному нами явлению «криминального государства». Главным их отличием друг от друга является то, что криминальное государство, как правило, характеризует всю политическую систему целиком, тогда как криминально-государственная модель (Схема 5.7) проявляется только в малых масштабах:
♦ Криминально-государственная модель – это форма коррупции, при которой государственные акторы, являющиеся членами элит, вступают в сговор с экономическими акторами, также принадлежащими к элите, и используют весь госаппарат под ними для постоянного проведения принудительных коррупционных сделок. Как сам сговор, так и коррупционная сделка в данном случае инициируется (запрашивается) административным служащим, который также является ее поставщиком.
Главным отличием между захватом государства сверху вниз и криминальным государством является концентрация полной и безраздельной политической власти над определенной территорией в одних руках. Имея такое количество
