профессор я приказываю тебе танцевать. Считай, что это домашнее задание. Я не люблю давить авторитетом, но сейчас тот редкий случай, когда мне это нравится. Итак, вперед, назад, стоп; поворот, поворот; все должны двигаться синхронно, в этом смысл, не смотрите только на себя и партнершу – смотрите на всех вокруг, с ними тоже нужно двигаться в ногу. Да, это самое сложное, но у мисс Элизы Беннет все получается само собой.
Танец – это всегда театральное представление, демонстрация, объясняю я, но вы понимаете, что разные танцы означают совершенно разные вещи? О да, отвечает Нассрин. Сравните этот танец и традиционный персидский. Вряд ли британцы умеют так извиваться, как мы… рядом с нами они выглядят очень целомудренно.
А кто умеет танцевать персидские танцы? Все смотрят на Саназ. Та стесняется; танцевать не хочет. Мы начинаем ее дразнить, подначивать, окружаем ее кольцом. Она начинает танцевать – сперва робко и скованно; мы хлопаем и тихо напеваем. Нассрин шикает на нас, чтобы пели тише. Саназ делает несколько робких грациозных шагов, с соблазнительным изяществом крутит талией. Мы смеемся и шутим; все ее тело включается в танец, каждая его часть перетягивает внимание на себя. Ее тело подрагивает; она делает крошечные шажки, танцуют даже ее пальцы и кисти. На лице появляется особое выражение: дерзкое, манящее, оно завлекает, утягивает за собой, но стоит ей перестать танцевать, как оно испаряется, рассыпается на тысячу осколков и теряет свою силу.
Соблазнять можно по-разному, но у персидских танцовщиц своя манера, уникальная, сочетающая в себе деликатность и дерзость; в западном мире нет ничего даже близко похожего. Я видела женщин из самых разных социальных слоев, и все они танцевали с одним и тем же выражением лица: взгляд у них был затуманившийся, томный, кокетливый. То же выражение лица, что у Саназ, я увидела много лет спустя у своей подруги Лейли, утонченной и образованной, учившейся во Франции, когда та вдруг начала танцевать под музыку, в которой имелись и наз, и эшвех, и керешмех – слова, чьи английские эквиваленты – кокетство, заигрывание, флирт – не только казались беднее по смыслу, но и вовсе не передавали исходный смысл.
Соблазнительность персидского танца неочевидна; она выразительна и тактильна. Она извивается и кружит, скручивается в спираль и распрямляется. Она во вращении кистей, в волнообразных изгибах талии. Она просчитана. Ее эффект предсказан на шаг вперед – на каждый маленький шажок. Мисс Дейзи Миллер и ей подобным и не снилось кокетство такого рода. Оно откровенно соблазняет, но не поддается. Все это есть в танце Саназ. Ее широкая черная накидка, в которой утопает ее очень тонкая и хрупкая фигурка, черный платок, обрамляющий скуластое лицо с огромными глазами, как ни странно, делают ее движения еще более соблазнительными. С каждым жестом она будто сбрасывает с себя слой черной ткани. Накидка кажется иллюзией, ее складки лишь добавляют танцу загадочности.
Нас вывела из забытья студентка, открывшая дверь и вздрогнувшая от изумления. Закончился обеденный перерыв; мы не заметили, как пролетело время. Глядя на студентку, застывшую на пороге – одна нога в коридоре, другая в кабинете – мы рассмеялись.
После этого случая мы заключили секретный пакт. Решили создать тайное общество и назвать его «Дорогая Джейн». Мы будем собираться, танцевать, есть профитроли со взбитыми сливками и делиться новостями. Хотя наше тайное общество так и не заработало, девочки стали называть друг друга «дорогими Джейн», и начало нашему нынешнему кружку по интересам было положено. Я бы и не вспомнила об этом обществе, если бы недавно не стала вспоминать о Нассрин.
Теперь я уверена, что именно в тот день мы с Махшид и Нассрин шли по коридору в мой кабинет, и вдруг, даже не подумав, я попросила их присоединиться к своему тайному кружку. Глядя в их ошеломленные лица, я поспешно объяснила свою идею, импровизируя, но на самом деле излагая то, о чем мечтала уже много лет и что давно уже было спланировано в моей голове. А что от нас требуется, спросила Махшид? Безоговорочная преданность литературе и кружку, горячо и категорично ответила я. Они еще не брали на себя никаких обязательств, а я уже взяла.
У меня неисправимо научный ум: слишком много я написала исследований и статей и попросту не умею выражать свои мысли и пересказывать события без лишней помпы. Хотя рассказывать о прошлом и воскрешать себя на бумаге вместе с остальными – моя потребность. Я пишу, и дорожка из желтого кирпича расстилается впереди, Железный Дровосек находит свое сердце, а Трусливый Лев – храбрость, но это не моя история. Я иду по другой дороге, чьего конца не видно. О конечном пункте моего назначения я знаю так же мало, как мало Алиса знала о своем, пускаясь в погоню за Белым Кроликом, тем самым, в жилетке с часами на цепочке, который все твердил: «как же я опаздываю, как же я опаздываю».
Я не придумала, как лучше объяснить структуру «Гордости и предубеждения» своим студентам, чем сравнить ее с танцем восемнадцатого века – танцем, который могли бы танцевать Дарси и Элизабет на одном из многочисленных балов, которые они посещали. Хотя в других романах Остин – в «Мэнсфилд-парке» и «Эмме», к примеру, – балы и танцы тоже становятся двигателями сюжета, ни в одном ее романе танец не играет столь важной роли, как в «Гордости и предубеждении». Как я уже говорила, роман по структуре напоминает танец, являющийся одновременно публичным и приватным действием. Атмосфера «Гордости и предубеждения» похожа на праздничную атмосферу бала.
Итак, структура романа напоминает танец с многочисленными проходками. Несколько сюжетов развиваются параллельно и контрапунктно [91], причем запараллелены не только события и персонажи, но и места. Сначала мы видим Элизабет в знакомой ей обстановке, затем она попадает в незнакомую для себя обстановку, но знакомую для Дарси; затем Дарси оказывается в самой привычной для себя среде, и каждый из этих переходов сближает героев. Дарси предлагает Элизабет руку и сердце параллельно с Коллинзом. Существует также параллель между Дарси и Уикхемом. В первой части Дарси словно наводит на Элизабет объектив камеры и включает постепенное приближение; во второй части они меняются местами, и в объективе оказывается уже Дарси.
В первом танце нам представляют главных героев; тогда же зарождается конфликт, который станет движущей силой романа. Услышав, как Дарси говорит Бингли, что Элизабет недостаточно красива и он не станет с ней танцевать, Элизабет провозглашает Дарси своим врагом.
