Александр Восходов
В одно со мною время на Арбате, в доме 30, в кв. 58, жила какая-то барышня, лет около 23-х. Вместе с ней жил или приходил к ней молодой человек, лет приблизительно 30-ти, небольшого роста, с кортиком и красноармейским значком. Этого молодого человека я видел, вероятно, 2 раза. Барышня по целым дням дома не бывала и иногда не приходила и ночевать. Явившись по выздоровлении на квартиру по Арбату, № 30, кв. 58, я сказал, что меня прислал Миша и попросил для себя комнату. Хозяйка, Татьяна Никитична, сейчас указала мне комнату. На эту квартиру Миша заходил ко мне раза два и говорил, что, если у меня не будет денег, чтобы я вышел в указанный им день к памятнику Гоголя, где он мне давал деньги. Живя у Татьяны Никитичны, я за отсутствием хорошей пищи плохо поправлялся и потому просил Мишу устроить мне квартиру со столом. Миша, спустя некоторое время, пришел и сказал мне, что комната со столом для меня готова на Большой Александровской улице, в доме № 22, указав, что туда надо мне ехать на следующий день на трамвае «Б» до Таганки, где меня будет ждать наш общий по Харькову знакомый Петя Шестеркин, который будет жить вместе со мной. Переехал я на новую квартиру, не предупредивши о том квартирной хозяйки, Татьяны Никитичны. На новой квартире к Шестеркину заходила 2 раза его жена. Первый раз была две недели тому назад. Второй раз – в субботу около 10-ти часов вечера. Во второй раз Шестеркина мужа не застала, и я сказал ей, что он уехал на несколько дней и на днях должен вернуться. Ежедневно я выходил из дому с утра около 10—11-ти часов погулять на воле до 2-х часов пополудни и возвращался домой. Шапку я купил на Сухаревке за 1800 рублей, фуфайку – за 1000 рублей.
Александр Восходов
Дополнительно показываю, что мужчину по кличке Дядя Ваня знаю. Он приходил ко мне на квартиру на Александровскую улицу, в дом № 22, за деньгами, которые мне оставил для передачи ему Миша Гречаников. Дал я ему тогда тридцать тысяч рублей. Раза два я ходил на квартиру к Дяде Ване. Пете Шестеркину я передавал деньги, полученные для него от Миши Гречаникова, кажется, 10 000 рублей. Под фамилией Попова я никогда не приходил.
Александр Восходов
ПОКАЗАНИЯ М. С. МОЛЧАНОВА
Познакомился с Казимиром Ковалевичем в типографии Наркомпути, где он попросил меня указать типографию, где бы можно было отпечатать «Где выход?». Я указал типографию «Свет» на 1-й Мещанской[268] (недалеко от Сухаревой башни, на правой стороне, против магазина Перлова), принадлежащую Николаю Григорьевичу Корнилову. Отпечатано было 10–12 тысяч. Деньги получил я и платил их Корнилову, точно не помню, сколько тысяч, кажется, двенадцать. На предложение отпечатать еще прокламацию я наотрез отказался, так как в то время прошел слух, что их группа ограбила народный банк. Тем самым, не имея с ними одного идейного духа, я не хотел уж в этом случае нести хотя бы морально ответственность за это ограбление. Еще присовокупляю, что с этого времени мне стало казаться, что у них отсутствует идейный дух. После всего этого я не видел Ковалевича и сказать про дальнейшую их работу ничего не могу. Я сам рабочий, типограф, в 1906 году вступил членом партии эсеров. В 1907-м был арестован и просидел три месяца. В 1913 году опять был арестован и выслан в город Ригу, в 1919 году вступил в партию РСДРП (меньшевиков). Активно выступать против Советской власти никогда не думал. Совершил этот идейный поступок по недомыслию.
Больше ничего сказать не могу. Убит нравственно с тех пор, как оказал Ковалевичу содействие в напечатании «Где выход?».
Михаил Семенович Молчанов
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО К МОСКОВСКИМ ПЕЧАТНИКАМ[269]
Товарищи, пишущий эти строки – социал-демократ, меньшевик, заключенный в Бутырской тюрьме по делу анархистов подполья.
И вот, товарищи, желая уяснить правильность занятой позиции той партии, к которой я по сей день принадлежал, я намеренно поселялся не в социалистических коридорах, а в тех коридорах и номерах, где помещались лояльные люди к Советской власти (беспартийные), бывшие офицеры, попы, прокуроры, заключенные за преступления по должности, спекулянты и т. п. контрреволюционный элемент.
Наблюдая за их разговорами и порой вступая с ними в горячие споры, из которых прямо черным по белому писалось, что они стремятся вовсе не к демократическому строю посредством Учредительного собрания, а явно, нисколько не стесняясь в выражениях, к тому сгнившему и давно отжившему царскому строю, к возвращению того былого бесконтрольного хозяйничанья и безудержной эксплуатации трудящихся.
Так, например, Советскую власть они называют дикой и жестокой, конечно, по отношению к себе, а власть Керенского – разгильдяйской, опять же в смысле защиты их же чисто эксплуататорских интересов.
И, таким образом, товарищи, из приведенных мною нескольких слов для меня лично ясно стало, что занятая в настоящее время так называемая средняя позиция развития пролетарской революции как РСДРП (меньшевиков), так и большинством московских печатников, руководимых правлением союза, несостоятельна и глубоко вредна, ибо она затемняет наше классовое сознание, по одному лишь тому, что мы очутились под обстрелом с двух сторон. С одной стороны, коммунистической партией, ведущей ожесточенную борьбу за интересы трудящихся и напрягающей все усилия для отбития ненадежной отечественной и иностранной отъявленной контрреволюции в лице заклятых врагов Деникина, Юденича и многих других проходимцев. С другой стороны, упомянутыми контрреволюционерами – также не признающие нашей средней промежуточной позиции, расстреливающие, грабящие, насилующие трудящихся и обещающие без стеснения проделать это и при первой победе (но этому, конечно, не бывать) более в широких размерах, не разбирая, кто коммунист, кто меньшевик, а наша партия и союз печатников в это время мечтали и посейчас мечтают творить революцию, защищать ее с надушенными носовыми платочками.
Нет, товарищи, пора нам, московским печатникам, имевшим во времена царизма не одну страницу в истории борьбы за революцию, написанную золотым пером, опомниться и сбросить ту повязку с глаз, которая до сих пор мешала пристроиться к рядам борющегося пролетариата, а также вступлению в Коммунистическую партию, и дружной стеной добить издыхающую контрреволюцию и также немедленно взяться за переустройство нашей профессиональной организации из независимой в производственную, как единственно в настоящее время могущую спасти наше печатное дело от окончательной гибели и урегулировать его в дальнейшем.
Улучшить же наше положение продовольственное и экономическое можем только мы сами упорным трудом, сознательной дисциплиной и поднятием интенсивности труда под непосредственным руководством производительного союза рабочих полиграфического производства.
Итак, товарищи, не медля ни минуты, все в ряды Коммунистической партии, как единственно правильно занявшей и ведущей линию борьбы за полное раскрепощение трудящихся! За переустройство независимой профессиональной организации в производительную! За сознательную работу и поднятие интенсивности в труде, как единственное спасение от надвинувшейся на нас разрухи.
Товарищи, хочется верить, что вы не задумаетесь немедленно провести мое предложение в жизнь и не допустите дожить в таком положении до того момента, когда весь пролетариат будет праздновать окончательную победу над врагами трудящихся без вас, московские печатники.
Так за дело же москвичи-печатники, на активную борьбу с вековечными угнетателями, потому что «на миру и смерть красна»!
Да здравствует Российская коммунистическая партия большевиков!
Да здравствует Московский производственный союз рабочих полиграфического производства!
Меня же с сего числа прошу РСДР партию считать выбывшим из партии.
26 января 1920 года
Наборщик типографии Наркомпути бывшей Курской ж. д.
Михаил Семенович Молчанов
ПОКАЗАНИЯ ДОНАТА АНДРЕЕВИЧА ЧЕРЕПАНОВА (кличка Черепок)[270]
1. Я совместно с Казимиром Ковалевичем сорганизовал Всероссийский штаб революционных партизан, который главнейшей целью своей наметил ряд террористических актов. Эта организация и провела взрыв в Леонтьевском переулке. Подготовка этого взрыва, выработка плана и руководство до самого последнего момента были возложены на меня. В самом же метании бомбы я, по постановлению штаба, участия не принимал. Не будь этого постановления, я бы охотно принял на себя метание бомбы. До того, как остановиться на террористическом акте, этот вопрос дебатировался долго у нас в штабе. Высказывалось несколько мнений по этому поводу. Предлагалось бросить бомбу в Чрезвычайную комиссию, но это предложение было отклонено по следующим соображениям: чрезвычайка и сам гражданин Феликс Эдмундович Дзержинский являются только орудием, слугами партии и, следовательно, во всей политике ответственными являются не чрезвычайки, а партия.
