Расчеты сената и Яна Казимира на стотысячную крымскую орду, которая должна была ударить в тыл Хмельницкому и раз и навсегда решить казацкую проблему, а затем вместе с войсками короля и Радзивилла разбить царя у Смоленска, вдруг не оправдались.
Неожиданно, 30 июня, перед самым выходом из Бахчисарая в поход, хан Ислам Гирей был отравлен в своем дворце на прощальном пиру ядом такой силы, что чуть не взорвался. Хан умер почти сразу в мучениях, разбирательство, кажется, установило, что монарха отравила кухонная украинская рабыня? и орда на антиказацкую войну не пошла, увязнув до конца походного лета в выборах и утверждении в Стамбуле нового хана.
Ленивые московские бояре привычно саботировали поход на войну, боясь случайной смерти от стрелы, ядра или эпидемии. Сам царь, забывая, что вместе с отцом создал непотребную вертикаль власти? писал, что многие бояре идут «с нами отнюдь не единодушно, но с двоедушием – вот злохитренные обычаи московские!» Кричавшие «Москва, вперед» хозяева Кремля были очень недовольны начавшейся войной, опасаясь убытков, мятежа и очередного военного позора. Сыщики Приказа тайных дел доносили, что в городских посадах постоянно идут разговоры о том, что «казаки панов перебили и нам бы неплохо своих повывесть, а корень боярский вообще вывести!» Шведский посол сообщал в Стокгольм: «Здесь беспрерывно боятся внутреннего восстания и беспорядка». Крикунов забирали в Разбойный приказ и в войска, но их было слишком много.
Дело, однако, усилиями Богдана Хмельницкого, было сделано. Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон во всеуслышание объявили, что все земли Киевской Руси в составе Речи Посполитой принадлежат Московскому царству по исконному праву предков, а значит, впереди победа и слава.
Богдан Хмельницкий отлично знал все боярские группировки в Кремле, вел переписку с некоторыми главными боярами, всегда подкрепляя свои письма финансово. Он понимал, что Алексей Михайлович верит только в то, чего бы ему хотелось и всегда отбрасывает то, что ему не нравится. Богдан видел, что царь давно болеет «манией недоверия» и отталкивает от себя тех немногих людей, которые служили ему честно.
Хмельницкий зная, что Москва и Украина говорят и еще долго будут говорить на разных политических и социальных языках, очень боялся, что недоумения между двумя странами могут перерасти в смоченные кровью обиды, в результате которых украинские республиканские взгляды надолго, на века подчинятся московским самодержавным догмам. Другого выбора в спасении народа у Богдана Великого не было. Он уже добился того, что Украина вошла в состав России со всей своей национальной государственностью, а казаки, с их наследственными правами на землю получили даже больше, чем имели московские дворяне, получавшие поместья только в обмен за военную службу. Крепостного права для посполитых на Украине уже не было с 1649 года.
Гетман чувствовал, что в Европе после союза Украины и Москвы изменился баланс сил и политические весы качнулись на восток. Богдана Хмельницкого называли в Европе «русский Кромвель» и Москва, хоть и сквозь свои самодержавные зубы, была вынуждена с этим считаться. Богдан надеялся, что сможет достучаться до царя, убедить его действовать на благо России и Украины, а не на обогащение своего окружения, но понимал, что это будет совсем не просто.
Предложения украинского гетмана нанести быстрый двойной удар по полякам на всех украинских землях и освободить их все, на боярский Кремль впечатления не произвели. Бояр и царя интересовали только захват Смоленска и Беларуси, потом видно будет. Дьяки вовсю подсовывали недалекому царю всея Руси дурацкие приказы для Хмельницкого, который тут же предупредил никакого самодержца, что никогда не будет марионеткой в руках его нетямущих дело холуев-советников, знающих только как безнаказанно и дружно набивать свои бездонные карманы чужим добром. Богдан даже продуманно взорвался и в письме царю порекомендовал его дьякам-холопам хотя бы для смеха поинтересоваться военной ситуацией на Украине, а не пихать на исполнение государю лишенные смысла указания, направленные не на благо государства, а только на зарабатывание денег царскими приближенными и их бесконечным окружением.
Дьяки и бояре заявили Алексею Михайловичу, что Хмельницкий нагло и нечестно показывает всей Европе, что он умнее и талантливее самого великого государя и подсунули ему на подпись написанную корявым языком грамоту, которую предложили разослать по Беларуси и Украине: «Вооружились мы со многими ратными людьми на досадителей и разорителей святой восточной церкви греческого закона, на поляков, дабы через нас господь месть сотворил. И вы бы, православные христиане, прежде нашего царского пришествия разделение со злыми поляками сотворили и верны нам учинились, и тогда будут сохранены от воинского разорения дома и достояния ваши!» Некоторые белорусские местечки послушались царского «прелестного письма» и подняли мятежи, но помощь от Москвы, конечно, не получили и тут же были вырезаны хоругвями Радзивилла, по шляхетной традиции каравшего виновных и невиновных.
В начале июня далеким кружным путем к Хмельницкому прибыло посольство из Швеции, в которой свою сестру Христину на троне сменил воинственный Карл Х Густав, который с маху заявивший, что его утомили претензии на корону никчемного Яна Казимира Вазу, которые поддерживает сенат Речи Посполитой. Гетман и послы обговорили план совместных действий рождающейся антипольской коалиции и уже в августе шведский экспедиционный корпус начал перебрасываться в Лифляндию и Эстляндию, готовя удар по Польше с севера, само собой, с захватом Балтийского побережья.
Огромное московское войско, прибывшее в Смоленску 1 июля, уже месяц неудачно осаждало город, очевидно дожидаясь, когда литвины Радзивилла ударят по нему с фланга и тыла, отрежут от Москвы и разобьют. Чтобы не допустить подобного, по приказу Хмельницкого двадцатитысячный казачий корпус Ивана Золотаренко быстрым маршем от Чернигова вошел в Великое княжество Литовского и принял на себя войско Радзивилла, оставив царя и его рати один на один со Смоленском.
12 августа под Шкловом казаки вместе с отрядом Трубецкого разнесли хоругви литвинов, и Радзивилл, потерявший пушки и знамена, привычно унес ноги к Вильно. 13 августа казацкие полки вошли в открытые ворота Гомеля и в течение последнего летнего месяца заняли Могилев и даже Полоцк, а затем вместе с московскими полками ворвались в хорошо укрепленную Оршу. К началу сентября Смоленск был полностью отрезан корпусом Золотаренко от Великого княжества Литовского.
После переговоров с осаждавшим город царем, польский и литовский гарнизон Смоленска с оружием оставил замок, и 23 сентября 1654 года Алексей Михайлович торжественно въехал в древний русский город, тут же с удовольствием объявив в указе, что теперь он не только великий государь, но и «Великие и Малые и Белые Руси самодержец». Две недели московское войско пило за произошедшую вдруг победу.
Хмельницкий, отчетливо понимая, что не в коня корм, опять предложил Алексею Михайловичу двойным ударом из Беларуси и Украины разбить Польшу, закончив войну сразу в 1654 году. В ответ за уставшего царя дьяки ответили, что военная компания первого года войны закончена. 7 октября опохмелившееся московское войско, оставив гарнизон в Смоленске, спокойно ушло домой.
Богдан не удержался, понимая, что все опять возвращается на круги своя, и громко заявил, что сильным людям в Кремле реальное положение дел на Украине до лампады, им нужны только длительные заказы на военные поставки, а что касается московского войска, то «кулак не тем дорог, что машет, а тем, что бьет!» Царю доложили о дерзости его гетмана, но уставший от похода Алексей Михайлович привычно ответил: «Хмельницкий, старый лис, до того исхитрился, что когда-нибудь своей хитростью сам себя посадит на цепь».
В Чигирин для присяги Хмельницкому приехали четыреста белорусских шляхтичей и мещан, желая быть со своими городами в составе державы Войска Запорожского, а уж через нее в составе России. Тут же разгорелся и первый скандал меду царем и гетманом, быстро, впрочем, отложенный на время.
* * *
Московские рати благополучно ушли на зимние квартиры, но для Украины военная компания 1654 года совсем не закончилась. С августа Хмельницкий с полками стоял напротив королевского лагеря в Полонном, у Бердичева, прикрывая Украину от новой армии вторжения с запада и опасаясь нападения татар с юга.
В Крыму, наконец, появился новый хан Мухаммед Гирей и новый польско-татарский союзный договор был утвержден в Стамбуле подкупленным Варшавой главным визирем турецкого султана, приказавшему ханству повернуть оружие против казаков. Хан вышел из Перекопа с пятидесятитысячной ордой, оставив сына собирать неуспевавшие в поход чамбулы, и с похода послал письмо Хмельницкому, которому предлагал разорвать союз с царем: «Какая тебе от Москвы корысть? Они в лаптях ходят, а вы с ними дружите. Ты, Хмельницкий, слушай только хана, а больше не слушай никого. Я твой добрый брат, только отступи от Москвы. Или мы с королем сегодня пойдем на вас, а завтра на Москву».
