Я убежден, что мы многого не поймем в процессе над Галилеем, если не будем учитывать, что обвинение ученого было, так сказать, многослойным, и самым глубоким «слоем» стало его обвинение в игнорировании «тезиса Урбана» о божественном всемогуществе, игнорирование, проявившееся во взгляде Галилея на научную теорию, предполагавшем ее способность делать истинные выводы о мироустройстве, тогда как все остальное – обвинение в поддержке и защите конкретно теории Коперника, а также в дисциплинарном проступке (нарушение предписания/увещания 1616 года, «коварное» умолчание о нем при получении Imprimatur и т.п.) – составило лишь «надводную часть айсберга».
Иными словами, логика обвинения (по крайней мере логика Святейшего, пусть даже кто-то – скажем, кардинал Барберини, или Макулано, или сам Галилей, или кто-то еще в курии, – придерживается иного взгляда) была следующей: Галилей считал гелиоцентрическую теорию, в отличие от геоцентрической, абсолютной истиной, поэтому он ее защищал, поддерживал и искал доказательства ее истинности, и именно с намерением защитить, обосновать и, как бы мы сегодня сказали, пропагандировать систему Коперника им был написан «Dialogo», который вовсе не был «capriccio matematico»1220, как уверял читателя автор. Галилей верил, что научная теория может представлять истинное устройство мира и подлинные причинно-следственные связи, что фактически означает отрицание определяющей роли божественного всемогущества и всеведения (как атрибутов Бога) в детерминации природных явлений. Таким образом, «Dialogo», где ссылки на всемогущество Творца представляют небольшие по объему и инородные общему прокоперниканскому содержанию трактата вставки, является, даже независимо от соответствия или несоответствия положений теории Коперника буквальному пониманию отдельных фрагментов Священного Писания, свидетельством серьезного уклонения Галилея от истинной веры, что дает основание считать его еретиком.
Поэтому Макулано (как это видно из его доклада кардиналу Ф. Барберини и последующих событий) настоятельно посоветовал Галилею изменить линию защиты: 1) перестать отрицать очевидное, а именно прокоперниканский характер «Dialogo»; 2) не считать, что его судьи – это сборище наивных идиотов; и 3) занять более конструктивную позицию, попытавшись разорвать логическую цепочку в рассуждении главного обвинителя (Урбана VIII) и предложив иную мотивационную версию. Для этого следовало убедить судей трибунала (или по крайней мере проявить желание это сделать) в том, что установленный экспертами прокоперниканский характер сочинения Галилея обусловлен не его верой в физическую («абсолютную») истинность теории Коперника, но какой-то иной причиной и иным намерением.
Предложил ли Макулано конкретную линию защиты, или Галилею нужно было самому что-то придумать, неизвестно. Скорее всего, предложил, иначе как следует понимать его слова в письме Франческо Барберини: «я вынудил его лично убедиться в своей ошибке, он ясно осознал, что заблуждался и зашел слишком далеко в своей книге. <…> Теперь он готов к юридическому признанию». Разумеется, никаких гарантий того, что новая тактика позволит снять угрозу обвинения в ереси, никто дать не мог, поскольку обмануть Святейшего – дело безнадежное и уповать оставалось не на то, что папа поверит словам Галилея, а скорее на сопутствующие факторы религиозно-политического характера, которые могли бы удержать верховного понтифика от жесткого приговора. И все же Макулано и кардинал Барберини надеялись, что удастся избежать обвинения Галилея в «формальной ереси». На чем основывались их надежды?
Во-первых, как я уже упоминал, кардиналам Священной канцелярии и самому Святейшему, с одной стороны, приходилось считаться не только с возрастом и состоянием здоровья Галилея (что ограничивало трибунал в аспекте применения пыток к обвиняемому с целью получения его признания), но и с целым рядом политических соображений (о чем уже шла речь выше), а также со славой Галилея как ученого и с его репутацией хорошего христианина, подкрепленной, в частности, Ореджи, который писал, что Галилей «заслуживает похвалы за его религиозную веру (religione laudabilem admonuit)»1221 не меньше, чем за его научные достижения. С другой же стороны, после всего поднятого Святейшим шума в связи с публикацией «Dialogo» нельзя было допустить оправдательного приговора только на том основании, что не удалось добиться признания подсудимого. В этом и заключается смысл ремарки Макулано «Трибунал сохранит свою репутацию», то есть, не прибегая к «доводам», суд убедил Галилея в его виновности и в необходимости признать ее.
Во-вторых, Урбан VIII, разумеется, знал, что далеко не все в курии и в Священной канцелярии склонялись к применению в отношении Галилея жестких мер. В исторической литературе группу сочувствующих ученому прелатов, к числу которых обычно относят кардиналов Барберини, Бентивольо и Скалью, а также Макулано, иногда именуют «Galileo’s faction»1222. Да и сам папа в беседе с Никколини 18 сентября 1632 года заявил, что Галилей «все еще остается его другом (ancora il S.r Galileo era suo amico)»1223.
В этой ситуации, когда нельзя было допустить ни оправдательного, ни жесткого приговора, оставалось только искать компромиссные решения. Поэтому Макулано и написал Барберини после слов о том, что «Трибунал сохранит свою репутацию»: «обращение с подсудимым может быть милосердным».
Следует также остановиться на заключительной части письма Макулано кардиналу-непоту от 28 апреля 1633 года:
Я думаю допросить его [Галилея] сегодня, чтобы получить от него вышеозначенное признание, после чего, как я надеюсь, мне останется только выяснить его намерения и позволить ему представить защитительную речь (dargli le diffese). После этого можно будет поместить его под домашний арест, согласно указанию Вашего Высокопреосвященства.
В оригинале последняя фраза такова: «e ciò fatto, si potrà habilitare alla casa per carcere, come accennò V. E. [Vostra Eminenza]», то есть его дом станет местом его заключения (его тюрьмой). Но что имелось в виду под словами «alla casa»? О каком доме идет речь? Казалось бы, вопрос второстепенный, а ответ на него не должен вызывать никаких затруднений: речь идет о резиденции тосканского посла. Это следует не только из того факта, что, прибыв в Рим, Галилей именно там и поселился (пока его не перевели в прокурорскую квартиру в здании инквизиции на время процесса), но также из следующего документа, датированного 30 апреля:
…Фра Винченцо Макулано да Фиренцуола <…> поговорив с Его Святейшеством, приказал ему [Галилею] проживать во дворце Посла Его Высочества Великого Герцога Тосканы с предписанием рассматривать этот дворец в качестве своей тюрьмы1224.
Иными словами, вместо того чтобы оставить обвиняемого в стенах Священной канцелярии, ему, как говорят англичане, позволили устроить «встречу с ковровыми дорожками (a red carpet treatment)» в тосканском посольстве. Однако…
Фраза Макулано в его письме Барберини начинается со слов «e ciò fatto», то есть «после этого» (или, другие варианты перевода: «после того, как это будет сделано», «сделав это» и т.д.). А что в данном случае означает местоимение «это (ciò)»? И еще один вопрос: не означали ли цитированные слова Макулано о возможности поместить Галилея под домашний арест (после того, как все необходимые юридические процедуры будут закончены), что комиссар инквизиции и Ф. Барберини надеялись, что все ограничится домашним арестом без вынесения формального приговора и отречения?1225
Из письма Макулано ясно, что отправить Галилея «alla casa» собирались лишь после того, как он будет допрошен относительно намерений и ему будет разрешено составить защитительную речь. Но когда Галилея 30 апреля 1633 года отправили во дворец тосканского посла, ему не было еще сообщено, к какому сроку он должен эту речь подготовить (это было сделано только 10 мая1226), и допрос о намерениях также состоялся позднее (приказ о нем Урбан отдал 16 июня, а сам допрос датируется 21 июня)1227. Поэтому более обоснованной представляется версия Спеллера1228: 28 апреля Макулано и кардинал Барберини предполагали, что Галилей после допроса о намерениях (который комиссар планировал провести тогда же, 28 апреля) и составления защитительной речи (на что могло потребоваться день-два) отправится в свой дом, то есть либо на Costa San Giorgio во Флоренции, либо на виллу Il Gioiello в Арчетри (близ Флоренции), где будет тихо сидеть под домашним арестом в ожидании приговора. То есть и комиссар Священной канцелярии, и кардинал-непот полагали, что если Галилей сделает все, как было оговорено в ходе «внесудебного общения», то его приговорят к домашнему аресту как слегка подозреваемого в ереси. А на каком основании они считали, что такое вообще возможно?
