когда готовили эти материалы, президент отсутствовал в Вашингтоне. Все они ждали его в корабельной каюте. «Портфель был набит материалами о прошлых конференциях и готовыми предложениями, которые я должен был озвучить», — вспоминал позднее президент. Впервые он получил возможность ознакомиться с этой информацией во время рейса, и воспользовался он ей в присущем ему стиле. Он попытался отыскать простейшие варианты, которые могли привести к быстрым решениям. Большое количество дел не помешало ему встретиться с журналистами и беседовать в неформальной обстановке с друзьями, которые сопровождали его в поездке. За обедом устраивались концерты; работал кинотеатр и игорный зал. «В общем, — писал он своей семье, — морское путешествие оказалось самым приятным мероприятием, давшим возможность хорошо отдохнуть». 13 июня, когда крейсер уже приближался к берегам Европы, президент обговорил с Бернсом и Лихи окончательную повестку конференции с американской стороны, и кратко в письменной форме были запротоколированы вопросы, которые намеревалась поставить американская делегация.
Бернс занял пост госсекретаря всего лишь за несколько дней до отплытия. Он уже был в курсе основных проблем, которые предстояло обсудить на конференции. О других, не столь значимых, он был осведомлен в меньшей степени. Но в процессе длительных заседаний, работая вместе с коллективом своих помощников, ежедневно он приобретал необходимый опыт.
В американскую делегацию не вошел Гарри Хопкинс, который тесно сотрудничал с Рузвельтом в Каире, Тегеране и Ялте. Он тяжело болел. Президент намеревался взять с собой Стеттиниуса, бывшего госсекретаря. Но тот задержался в Вашингтоне, потому что в конгрессе проходили слушания; решался вопрос, следовало ли американскому правительству подписывать Хартию Объединенных Наций.
В отличие от состава тех американских делегаций, которые были направлены в Тегеран и Ялту, большинство гражданских участников делегации в Потсдаме были чиновниками Государственного департамента и Министерства иностранных дел. Кроме того, Бернс взял в свой штат двух человек, которым доверял, — Бенджамина Коэна и Дональда Рассела; первый из них стал его доверенным секретарем. Дэвис, который примирительно относился к действиям русских, занимал второе место рядом с президентом за столом переговоров, однако был всего лишь комментатором происходивших событий. То, что Гарриман предложил свои услуги Трумэну, указывало на намерения президента и госсекретаря для себя лично выработать линию поведения в отношении к русским. У посла в Москве после приезда было не так много обязанностей. Военный министр Стимсон решал особые оперативные вопросы.
Стать членом британской делегации Черчилль пригласил известного политика К. Эттли, лидера Лейбористской партии, входившего в «военный кабинет». Он был близким другом и советником премьер-министра. После консультаций с коллегами в палате общин Эттли принял предложение. Как и Черчилль, он понимал необходимость продемонстрировать миру их единство в вопросах международной политики, которое сохранялось в течение всей войны, и заверил, что, если он выиграет выборы в Великобритании, прежний курс британской политики будет продолжен и останется неизменным.
Все, что можно сказать о советской делегации, так это то, что в ней был Сталин и, как всегда, Молотов, «путеводная звезда».
Черчилль подыскивал в словаре кодовое название для конференции. Он выбрал слово «Терминал». Оно как нельзя лучше, по его мнению, подходило по нескольким причинам. Не означала ли конференция конец гибельного пути, на который Британия вступила в 1939 г.? Разве решения конференции не завершат переход от войны к миру в Европе? И Трумэн, и Сталин считали, что такое название вполне соответствует историческим обстоятельствам. В ретроспективе, однако, оно имело иную коннотацию, иной смысл, чем тот, который вкладывал в него премьер-министр. Конференция не достигла желаемого результата. Скорее, она обозначила завершение политики сотрудничества, которая помогла коалиции союзников достичь победы.
Британский Комитет начальников штабов уже в течение некоторого времени пытался организовать официальную встречу с Объединенным комитетом начальников штабов США. Американцы не хотели быть втянутыми в дискуссию о военном положении в Европе и не были готовы обсуждать военные планы и операции на Тихом океане. Но как только проведение конференции глав государств было намечено на середину июля, было решено, что пришло благоприятное время для встречи двух военных делегаций. Объединенный комитет начальников штабов уже успел выработать свою стратегию на Тихоокеанском театре военных действий.
Британские военные предложили, как и Черчилль Трумэну, американским коллегам остановиться на три-четыре дня в Лондоне до приезда в Потсдам. Но американские начальники штабов не захотели предварительно встречаться с британцами. Они ответили, что если британские начальники штабов намерены обсудить конкретные вопросы еще до начала конференции, то это можно сделать в Вашингтоне; в случае же если не все проблемы будут решены в Потсдаме, то они могут посетить Лондон после конференции.
20 июня Трумэн, по просьбе Маршалла и Хопкинса и принимая во внимание возможную реакцию японцев, попросил Гарримана выяснить, не будет ли Сталин возражать, если он возьмет с собой в Берлин начальников штабов. Сталин ответил, что возражений нет; в действительности их участие в обсуждении военных операций на Дальнем Востоке было бы полезно.
В предварительном списке тем для дискуссий, переданном британскими начальниками штабов, одна была воспринята американцами сдержанно. Это касалось участия русских в войне с Японией. Объединенный комитет начальников американских штабов сомневался в необходимости обсуждать этот вопрос с британскими генералами. В любом случае они не хотели идти на это до переговоров с русскими. В Потсдаме они надеялись рассмотреть вместе с русскими штабистами ход американских операций на Тихом океане и узнать о советских планах. От британцев ожидали, что те примут участие в военных операциях в Южно-Тихоокеанском регионе и в Южной Азии; русские и китайцы должны наступать на Японию с севера и с запада, координируя свои действия с американцами. В военных делах, как и в политических, с окончанием войны в Европе американцы в своих планах больше всего рассчитывали на русских.
Американцы отправились в Потсдам, обладая секретом, о котором не хотели никому сообщать и не упоминали в своих меморандумах. Они знали, что скоро придет день первого испытания атомного оружия, которое разрабатывалось уже в течение длительного времени.
Военный министр Стимсон, который должен был сразу же принять ответственное решение, если бы испытание прошло успешно, планировал приехать в Потсдам. Президент согласился с тем, что министру следовало быть рядом с ним, когда станут известны его результаты. Кроме того, как сказал Стимсон Бернсу, он хотел ближе познакомиться с задачей, поставленной армии в американской зоне оккупации в Германии и в четырехсторонней администрации.
Стимсон, как и президент, подумывал о возможном использовании S-I (такое обозначение имело атомное оружие) в войне против Японии, и в меньшей степени он задавался вопросом, как это скажется
