Здесь уместно проследить, как она постепенно трансформировалась.
После Ялты Черчилль и его коллеги отказались от любого проекта по разделу Германии, даже на две части. Они пришли к заключению, что Советский Союз хотел видеть Европу поделенной на множество малых государств, над которыми было легче доминировать. Премьер-министр полтора месяца спустя после Ялты говорил: «Я не намерен рассматривать вопрос о разделе Германии, пока не развеются мои сомнения о намерениях русских». Рузвельт все еще колебался и не принял окончательного решения. Он опасался, что объединенная Германия сможет вновь угрожать миру; но и разделенная Германия также может стать источником проблем. Однако Государственный департамент, военное министерство, Объединенный комитет начальников штабов — все вместе они выступали против раздела. Их планы предусматривали наличие единого немецкого государства.
Во время этих весенних месяцев после Ялты среди американских официальных лиц в Вашингтоне и в Лондоне распространилось мнение, что Советский Союз отказался от своего первоначального намерения. Причины этого приводились разные. Возможно, это объяснялось опасением, что британцы и американцы могли принять капитуляцию Германии на западе в обмен на секретную договоренность о сохранении целостности страны. Возможно, это было попыткой развеять страхи немцев, которые страшились остаться один на один с русскими, что, как считалось, вело к тому, что они почти не оказывали сопротивления на Западном фронте, в то время как продолжали отчаянно сражаться на Восточном. Возможно, советское руководство было убеждено, что, если Германия останется единой, а последствия войны будут для нее просто ужасными, вся страна может впоследствии оказаться под властью коммунистов. Каковы бы ни были причины, тональность советской прессы и пропаганды, казалось, изменилась к концу марта и началу апреля. Уже не было слышно призывов к отмщению. Советские руководители уже не грозили карами немецкому народу и более терпимо относились к нему после войны.
Так случилось, что образованный в Ялте комитет для изучения проблемы раздела страны (Иден — его председатель, Уильям Стрэнг — заместитель, а также его члены Уайнант и Гусев, американский и советский послы в Лондоне) долго обсуждал свои задачи, но так и не пришел к единому мнению. Стрэнг, представлявший британскую сторону, подготовил по случаю заседания комитета 26 марта заявление, в котором указывалось на то, что коалиция должна рассматривать раздел страны как последнее средство. Это будет возможно, если только все меры контроля над Германией будут исчерпаны и не смогут предотвратить проявление агрессивности с ее стороны. Исходя из этого, то, чем мог заняться комитет, так это изучение возможности появления новых независимых государств и меры, которые следовало принять, чтобы раздел страны был успешным.
Гусев, согласившись, что заявление может лечь в основу обсуждения вопроса в рамках комитета, сказал, что советская сторона также понимает, что согласно решению Ялты раздел Германии не был обязательным условием, но лишь средством давления на нее в случае, если все другие меры сдерживания не удалось бы реализовать. Стрэнг поддержал его точку зрения. Так или иначе, Уайнант принял замечание Гусева, что советское руководство уже отказалось от идеи расчленения Германии, и посоветовал Вашингтону сделать то же самое. Комментируя отчет Уайнанта о заседании комитета, Рузвельт признал, что следует «отказаться от окончательного решения и прежде всего тщательно изучить вопрос».
Подтверждением нового подхода советской стороны к обсуждаемому вопросу была речь Сталина, произнесенная в День Победы 9 мая, когда он, в частности, сказал: «Советский Союз торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию».
Во всяком случае, когда собралась Потсдамская конференция, американцы и британцы выступили решительно против любого насильственного раздела Германии. Трумэн в Потсдаме не пытался реанимировать эту идею. В течение длительного обсуждения вопроса об отношении к Германии всего один раз вскользь было упомянуто о разделе. Это произошло тогда, когда Сталин, выдвинув предложение установить контроль четырех держав над Руром, заметил, что все присутствующие высказались против расчленения Германии. Ему никто не возразил. Вскоре после завершения Потсдамской конференции образованный в Ялте комитет по изучению этой проблемы был распущен с согласия всех сторон.
Занимаясь подготовкой к Потсдамской конференции, американское и британское правительства были заняты разработкой политического курса в отношении Германии и ее народа. Какими полномочиями должен был быть наделен Контрольный совет? Какими принципами должны были руководствоваться его члены, обязанные следить за соблюдением условий капитуляции, искоренять нацистские идеи и их сторонников, реформировать немецкие политические институты, регулировать экономические отношения и, не в последнюю очередь, следить за выплатой репараций? Какое лучшее будущее может родиться на развалинах страны, пребывавшей в состоянии агонии? Какой образ жизни изберут немцы? Как можно воспитать у них чувство миролюбия и принудить их к этому, если они не выучат этот урок?
Таковы были вызовы, стоявшие перед дипломатическими работниками в Вашингтоне и Лондоне, вырабатывавшими политику для страны, все еще охваченной страхом, ведь ее города лежали в руинах, и для людей, которые совсем недавно вели себя с ужасающей жестокостью, рождавшейся отчасти от чувства собственного превосходства, отчасти от отчаяния.
Был еще один, не менее важный вопрос. Устроит ли предлагаемый план восстановления советское правительство? В тот краткий промежуток времени между капитуляцией и началом конференции сообщения советской прессы о действиях западных союзников в своих зонах оккупации отличались критическим настроем и подозрительностью, и тот же самый подход проявлялся в отношении зависящих от их воли сателлитов. Постоянно появлялись репортажи об отнятии у жителей собственности, грабежах и терроре, наряду с сообщениями о мерах, предпринимаемых, чтобы помочь людям вернуться к мирной жизни и работе; с симпатией говорилось о деятельности поощряемых русскими «антифашистских» партий.
Коменданты американской и британской зон оккупации отдавали свои распоряжения с крайней осторожностью. Офицеры во главе гражданских администраций предоставляли работу наиболее консервативным и законопослушным элементам. В противоположность этому советские власти поддерживали контакты с наиболее подрывными элементами в своей зоне оккупации, главари которых прошли подготовку в Москве, и были настроены повернуть Германию лицом к России и коммунизму.
Западные союзники предполагали, что советское правительство использовало для достижения своих коварных целей бывших нацистских чиновников и кадровых офицеров, которые служили при Гитлере. Советское правительство, в свою очередь, полагало, что западные союзники слишком снисходительны к бывшим нацистам и готовы позволить немцам, работавшим в правительстве при Гитлере, остаться при должности в местных государственных органах. Ну а промышленным магнатам, которые контролировали немецкую индустрию во времена правления Гитлера, гарантировали сохранение их собственности и влияния.
Была ли возможность в Потсдаме выкорчевать эти подозрения, покончить с взаимной критикой и сгладить противоречия? Могли ли три державы, которые контролировали Германию (вместе с Францией), достичь подлинного согласия в деле следования единому курсу
