ставшей в 1920 г. восточной границей польского государства. Он настаивал на том, что вся восточная часть Польши, которую он хотел присоединить к России, имела не только русское историческое наследие и русское население, но и была своего рода щитом на западной границе Советского Союза. Черчилль, как бы он ни сожалел о поступке бывшего английского министра иностранных дел лорда Керзона, предложившего такую демаркацию советско-польской границы, как наиболее справедливую, не выдвинул никаких возражений. Рузвельт также согласился с этим, полагая, что было бесполезно спорить в данной ситуации, поскольку Красная армия уже захватила эти территории и не собиралась их отдавать. Однако польское правительство в изгнании в Лондоне, которое американское и британское правительства продолжали считать единственно законным, высказало глубокое сожаление о принятом решении. Те же самые чувства испытывали командиры Армии крайовой, воевавшей в одном строю с западными союзниками.
Черчилль и Рузвельт были готовы компенсировать Польше эти территориальные потери на востоке за счет части Восточной Пруссии, Верхней Силезии и областей на западе до Одера. В этих границах новая Польша, как было заявлено, будет иметь почти ту же самую площадь, что и довоенное польское государство, и более протяженную границу на Балтике. Стране должны были отойти значительные месторождения полезных ископаемых, особенно каменного угля. Однако польское Временное правительство, решительно поддержанное Сталиным и Молотовым, выдвинуло более значительные требования. Сталин потребовал установить западную границу Польши не только по Одеру, но и провести ее дальше в юго-восточном направлении по его левому притоку реке Ныса-Лужицка.
Несколько миллионов немцев проживало на этой присоединенной территории, где почти не было польского населения. Местные немцы вместе с почти 6 миллионами немцев, проживавших к востоку от Одера, должны были переехать на новое место жительства в других областях Германии. Эта страна оказалась бы под большим советским влиянием, если бы Польша перешла под контроль коммунистов. Было весьма вероятным, что рано или поздно эту границу придется защищать силой. По этим причинам Черчилль и Рузвельт твердо отказались удовлетворить подобные завышенные требования.
Вопрос остался открытым. Однако уже не было времени для переговоров с участием государственных деятелей. Весной множество немцев бежали от наступавшей Красной армии и поляков, а большинство тех, что пытались остаться, изгонялись.
В Москве трехсторонняя комиссия провела не одно заседание. Результатом переговоров был пересмотр Ялтинского соглашения. Постоянное повторение одних и тех же аргументов истощило терпение американских и британских участников комиссии. Гарриман и Кларк Керр пришли к выводу, что советское руководство не позволит сформировать такое польское правительство, которое будет ему неподконтрольно, и что оно намерено установить в Польше просоветский режим.
После провала переговоров обеспокоенные Черчилль и Рузвельт обратились к Сталину и выдвинули несколько предложений, которые позволили бы комиссии продолжить ее работу. Ответ Сталина был категоричен. Советская позиция, заявил он, соответствует Ялтинскому соглашению. Именно Черчилль и Рузвельт пытаются выхолостить его содержание, стремясь избавиться от польского Временного правительства и заменить его другим. Сталин обвинил их в желании использовать тех деятелей, которые выступали против всех основных положений Ялты. Прежде всего, он имел в виду С. Миколайчика, бывшего премьер-министра польского правительства в изгнании, который, несмотря на свою отставку, продолжал оставаться ведущей политической фигурой. Почему бы Сталину и Молотову было не потребовать сформировать новое правительство Польши на тех же основаниях, что и правительство в Югославии? Действительно, почему бы нет? Из 27 высших постов в правительстве 20 были у сторонников Тито и только шесть человек были из других группировок и партий. Это меньшинство не имело никакого влияния и не могло проводить самостоятельную политику.
С целью показать свое недовольство тем, что его предложения не встречают поддержки, Сталин сообщил организаторам конференции в Сан-Франциско, что Молотов не сможет принять в ней участия. Многие американцы, чьи ожидания были связаны с этим международным форумом, были глубоко разочарованы. Однако во время беседы Гарримана со Сталиным, когда речь зашла о смерти Рузвельта, Сталин несколько смягчился. В качестве жеста доброй воли он обещал, что Молотов поедет на конференцию. Новость, что Молотов будет среди ее участников, была обнадеживающей.
Во время пребывания Молотова в Вашингтоне не только официальные лица Государственного департамента, но и сам президент Трумэн в короткой беседе, состоявшейся 23 апреля, постарались уговорить его пойти на уступки в вопросе о Польше. Но все было напрасно. Все его ответы были схожи с тем, что он дал однажды госсекретарю Стеттиниусу на вопрос, каким дипломатическим языком наилучшим образом выразить их намерения о сотрудничестве в официальном обращении к мировому сообществу, что «мы работаем в тесном сотрудничестве для достижения важной задачи — создания международной организации». Невозмутимый министр иностранных дел Молотов ответил, что мы могли бы «заявить миру о нашем сотрудничестве», если бы мы «достигли соглашения по польскому вопросу», но это невозможно сделать «без консультаций с Варшавой».
Ни одно из последующих обращений Черчилля и Трумэна не поколебали позиции Сталина. В своем ответе от 24 апреля, после того как он получил отчет Молотова о его беседе с президентом, Сталин утверждал, что американское и британское правительства поставили Советский Союз в труднейшее положение, пытаясь навязать свое мнение. Он оставил без внимания последнее обращение Черчилля (28 апреля) незадолго до капитуляции Германии: «Нас ожидает мало хорошего в будущем, в котором вы и страны, которые находятся под вашей властью, плюс коммунистические партии во многих других государствах представляют одну сторону мира, а те, кто примыкает к англоязычным странам, и их союзники доминионы занимают другую сторону. Совершенно очевидно, что их противостояние разорвет мир на части и что все мы, ведущие деятели на той и другой стороне, приложившие к этому руку, будем посрамлены перед лицом истории».
С каждым днем становилось все яснее, что советское руководство не собирается отправлять правительство Варшавы в отставку и что оно уже не может уйти из-под влияния Москвы. Несмотря на несогласие американцев и британцев, советское правительство подписало Договор о взаимопомощи с непризнанным польским правительством. Молотов, находясь в Сан-Франциско, обосновал эти действия тем, что правительство в Варшаве было единственным в Польше, с которым Советский Союз мог иметь дело, чтобы обеспечить порядок в стране, пока Красная армия продолжает наступление на Германию.
Таким образом, без всяких консультаций с западными союзниками советское Главнокомандование передало правительству в Варшаве контроль над всей территорией до реки Ныса-Лужицка, включая районы, которые должны были войти в будущую советскую зону оккупации. Когда западные союзники выразили сомнение в законности подобных действий, советская сторона заявила, что это не противоречит заключенным с американским и британским правительствами
