«назначенном» ей судьбой прямом пути на Смоленск.
Теперь его правой рукой в исполнении всех действий в ходе контрнаступления стал начальник армейского штаба генерал-майор А.П. Ермолов, которому прочили большую перспективу на военном поприще. Отдавая ему очередные распоряжения, главнокомандующий частенько напоминал:
«Армии нужна скорость!..»
Обращает на себя «сувороский тон» кутузовских приказов осенью 1812 года. Так, один из них гласил следующее:
«После таковых чрезвычайных успехов, одерживаемых нами ежедневно и повсюду над неприятелем, остается только быстро его преследовать, и тогда, может быть, земля русская, которую мечтал он поработить, усеется костьми его. Итак, мы будем преследовать неутомимо. Настает зима, вьюги и морозы. Вам не бояться их, дети Севера? Железная грудь ваша не страшится ни суровости погод, ни злости врагов. Она есть надежная стена Отечества, о которую все сокрушается…
Пусть всякий помнит Суворова: он научал сносить и голод, и холод, когда дело шло о победе и о славе русского народа».
Император Наполеон, отводя главные силы Великой армии к городу-крепости Смоленску, торопился. Такая спешка объяснялась не только ожидаемыми «ужасами» наступавшей зимы: он боялся быть отрезанным от линии Днепра и втянутым в большое сражение с преследователями. В Смоленске же находились большие запасы провианта и фуража, собранные по его приказам. Там французские войска могли бы восстановить свои подорванные силы и серьезно укрепиться свежими силами.
Вряд ли Бонапарт и его маршалы могли предвидеть, что отступление станет гибельным для предводимых ими войск. Отходить приходилось по разграбленной еще летом местности, по печально известной для истории наполеоновской Франции Смоленской дороге. Это дало о себе знать уже в самые первые дни удаления от Малоярославца. Отсутствие сколько-нибудь значительных продовольственных и фуражных запасов в армейском тыловом обозе привело для начала к большому падежу лошадей. Полки кормить было нечем, кавалерия быстро превращалась в безлошадный род войск.
Утрата все большего числа лошадей имело для французской армии только одну-единственную сторону: армия питалась преимущественной кониной, «запасы» которой тоже таяли с каждой верстой Смоленской дороги. Падеж лошадей вел к тому, что в артиллерии не на чем было тянуть орудия и зарядные ящики. Кавалерия теперь не могла вести даже ближнюю разведку.
Император французов, как полководец, теперь не мог маневрировать «безлошадной» армией, которая оказалась лишенной элементарной дозорной службы и бокового охранения походных колонн. Теперь она каждодневно подвергались со стороны русских ударам армейских летучих отрядов, казачьей конницы и местных партизан, защищавших родные деревни от их полного разграбления фуражирами и мародерами.
Первый чувствительный удар французский арьергард получил уже на второй день после сражения при Малоярославце. У Колоцкого монастыря платовские казаки на рассвете неожиданно и лихо атаковали походную вражескую колонну (арьергард 1‑го корпуса маршала Даву), истребив более двух батальонов пехоты, отбив 20 орудий, большой обоз и захватив два знамени.
Колоцкое дело стало словно прелюдией к тому, что теперь легкоконные казаки, все больше не таясь, маячили на виду со Смоленской дороги. Теперь сам Наполеон мог едва ли не каждодневно наблюдать казаков невооруженным взглядом там, где путь лежал на открытой местности, среди полей. Любые отставшие от походных колонн группы людей становились добычей противника, а на фуражировку отправлялись в стороны от Смоленки как на смертельно опасное дело. О мародерах и говорить не приходилось.
Кровопролитное сражение при Малоярославце и поворот на запад по Можайской дороге сильно уронили дух французских войск, которые ясно осознали понесенную неудачу Русского похода. Упадок духа, в связи с заметно ослабевшей дисциплиной, вызывали быструю деморализацию Великой армии. С первых же дней после Малоярославца отступление все более и более походило на бегство, целью которого виделось спасение собственной жизни и награбленного в Москве.
В походных колоннах корпусов появилось значительное число безоружных людей. Первый пример в этом отношении подали спешенные кавалеристы: они смотрели на выданные им тяжелые пехотные ружья как на бесполезное бремя. Кавалерии в отступающих главных силах Великой армии теперь набиралось едва четыре тысячи всадников, сведенных в одну бригаду. Пример безлошадных всадников оказался заразительным, и толпы безоружных солдат росли ежедневно.
Начальствующие лица не только не принимали энергичных мер для пресечения беспорядка и «обезоруживания самих себя», но отчасти сами подавали пример к упадку воинского духа. Это выразилось, в частности, в том, что ввели за правило для себя назначать людей из строя для присмотра за личными повозками. Такие повозки, нагруженные награбленной в Москве военной добычей, становились как бы эмблемой отступающей наполеоновской армии.
…Первое крупное сражение после Малоярославца произошло 22 октября под смоленским городом Вязьмой. Оно закончилось чувствительным поражение французов, несмотря на то, что главные силы русской армии не успели принять участия в этом деле, хотя за вторую половину суток проделали форсированным маршем 40 километров.
С французской стороны в сражении приняли участие 1‑й пехотный корпус маршала Даву и пришедшие к нему на выручку корпуса Евгения Богарне и Понятовского. С русской стороны – авангард Главной армии под командованием генерала от инфантерии М.А. Милорадовича в составе двух пехотных корпусов – 2‑го и 4‑го, пяти казачьих полков. В деле под Вязьмой участвовали и казаки атамана М.И. Платова и 26‑я пехотная дивизия генерал-майора И.Ф. Паскевича.
Вяземское сражение началось с того, что русская конница (Ахтырский гусарский и Киевский драгунский полки) внезапно обрушилась на отходившую колонну пехотной бригады французов. Колонна была смята, и русские заняли дорогу на Смоленск. Начался бой с арьергардными полками корпуса маршала Даву, стремившегося очистить путь к Вязьме.
С каждым часом в битву втягивалось все больше и больше подходивших войск сторон. Стремясь защитить армейские обозы, находившиеся в Вязьме, корпусные командиры Евгений Богарне и Понятовский организовали оборону города. Сюда же отошел и разбитый на Смоленской дороге корпус маршала Нея.
Около 2 часов дня русские войска атаковали неприятеля уже на ближних подступах к Вязьме; отбросив его назад, они пошли на штурм города. В 4 часа дня в Вязьму одновременно с разных сторон ворвались войска Милорадовича, донские казачьи полки, армейские партизанские отряды Фигнера и Сеславина. Особенно отличился при взятии города Перновский пехотный, будущий гренадерский, полк генерал-майора П.Н. Чоглокова. Он первым ворвался в Вязьму.
Сражение, упорное и кровопролитное, за город Вязьму длилось почти девять часов. В нем приняло участие около 37 тысяч французских и 25 тысяч русских войск. В городе и в соседнем Предтеченском монастыре было освобождено значительное число русских военнопленных, содержавшихся здесь.
В число победителей вошли успевшие подойти от Главной армии 1‑я и 2‑я кирасирские дивизии, Тульский казачий полк с конной артиллерией под командованием генерал-лейтенанта Ф.П. Уварова. Но непосредственного участия в сражении они не приняли, поскольку переправиться через
