Евгений Сартинов - Последняя империя. Книга первая

Темно-серые, осенние воды Северного моря почти сливались с окраской массивных громад кораблей военно-морских сил НАТО. Солнце выглянуло когда его уже никто не ждал, оно осветило противостояние двух флотов, сотен тысяч тонн металла, взрывчатки, электроники и ничтожной части живого человеческого мяса, основного элемента готовящегося Армагедона. Корабли, приближающиеся к вытянутым в одну линию судам Северноатлантического Союза было уже можно рассмотреть и без бинокля, но никто там не мог оторваться от мощной оптики, словно все старались понять что ждать от стремительно приближающегося российского крейсера. Характерный, высоко задранный нос скрывал то, что хорошо сейчас было видно сверху, со стороны четырех круживших чуть в стороне вертолетов — открытые люки пусковых установок крылатых ракет. Атомный реактор мощью сто сорока тысяч лошадиных сил разогнал двадцать четыре тысячи тонн металла до максимальной скорости в тридцать два узла. Шестьсот человек экипажа на этой махине казались незначительным довеском концентрированной смерти. Двадцать крылатых ракет могли превратить Европу в радиоактивное кладбище, но и сам крейсер мог в секунду стать могилой для экипажа. Но не это было главным. Противостояние мощи технологий, вооружений, идеологий — все это было лишь внешним антуражем конфликта. На самом деле все как и прежде решалось не поддающейся ни каким учетам странной субстанцией под названием Воля.

На командном мостике «Петра Великого» все от командира корабля до последнего матроса косились на рослого человека в парадной форме генерал-лейтенанта. Опустив бинокль генерал приказал:

— Настроить рацию на командную волну НАТО. Курс и скорость держать прежние.

После этого он взял микрофон и не отрывая взгляд от приближающейся линии вражеских кораблей начал равномерно диктовать:

— Сазонтьев вызывает «Хок», адмирал Уайт, адмирал Уайт...

Высоко над обеими флотами над раскрытой дверью вертолета репортер Си-эн-эн Джон Райт кричал в микрофон, стараясь перекрыть грохот винтов и шум ветра:

— ... итак все приближается к развязке! Через несколько минут мы узнаем, будет ли этот день последним в истории человечества, либо оно еще немного протянет на нашей маленькой земле...

Бункер управления стратегических войск во дворике Генерального Штаба на Новом Арбате не очень приспособлен для длительного проживания своих обитателей. Обычно в этих подземных залах, обитых деревом и украшенных мнимыми окнами искусственной подсветки находилась лишь дежурная смена, но вот уже два дня здесь ютилось почти все руководство страны. В одной из дальних комнат, увешанной картинами прославленных генералов и маршалов былых времен, находились двое. Один из них спал на кожаном диване, небрежно набросив свой китель с погонами генерал-полковника через спинку стула. Второй, молодой, черноволосый генерал-лейтенант, задумавшись, машинально расхаживал по мягкому паласу, чуть прихрамывая и поглаживая правый висок. Время в этой комнате перетекало из будущего в прошлое с тягучестью старого крымского вина. Казалось что даже большие, старомодные, отсвечивающие благородной латунью настенные часы замедлили свой ход. Секундная стрелка еще чуть-чуть двигалась, минутная еле ползла, а самая толстая и короткая, часовая, словно просто отказалась работать.

Вскоре человек на диване зашевелился, мучительно застонал и сел. Расстегнув армейскую рубашку еще на одну пуговицу он потер рукой грудь и хриплым голосом сказал:

— Все таки здесь не хватает воздуха. Такая муть сейчас приснилась. Будто я еще в училище и пришел сдавать топографию не зная при этом ни слова. Так и стоял как пень, ни бум-бум.

— Да, сны у тебя не очень. Я тоже всегда не любил экзамены.

— Ты приляжешь?

— Нет, хотел было, но чувствую не смогу уснуть. Пытаюсь представить себе как все это будет, знаю все, проходили в академии, видел все эти документальные фильмы... И все таки это невозможно осознать до конца.

Они помолчали, потом генерал-полковник спросил:

— Ты тоже думаешь о том, не зря ли мы затеяли все это?

— Что именно? Все, или только этот конфликт из-за Балкан?

— Да, какая разница. Одно другого стоит и одно из другого вытекает.

— Нет, все не зря. Я надеюсь на лучшее.

— На лучшее? Две мировых войны начались на Балканах, теперь может начаться и третья, последняя...

Разговор прервал голос из динамика.

— Товарищ генерал-лейтенант, Сазонтьев на проводе.

— Сейчас буду. Все, начинается, — сказал генерал-лейтенант, уже в дверях он остановился, дождался своего коллегу и тихо заметил:

— Не хотел бы я сейчас оказаться на месте Сашки.

— Именно поэтому там не ты или я, а он.

В эту летнюю ночь милицейские патрульные машины старались не показываться на улицах города Эн-ска. Высшее военное общевойсковое училище выпускало очередную партию новоиспеченных офицеров. Молодые лейтенанты куролесили по городу с бутылками водки и шампанского, во всю глотку орали армейские песни, и связываться с ними никому из милиционеров не хотелось.

Уже под утро, когда веселье пошло на убыль, на центральной улице города появилась очередная компания. Три новоиспеченных лейтенанта шли обнявшись и в сотый раз орали охрипшими голосами ротную строевую:

— Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас. За стоны наших матерей, за нашу Родину, вперед, скорей!..

Силы всех троих иссякли около большого фонтана на центральной площади. Лейтенанты плюхнулись на бордюр и уставились на статую Ленина, по обычаю изображенного с протянутой рукой, но в армейской фуражке, традиционно напяливаемой в этот день каждым очередным выпуском лейтенантов. Самый крупный из троицы, высокий голубоглазый блондин полез во внутренний карман и достал полную бутылку водки.

— Лейтенант Сазонтьев, откуда вы их берете, рожаете что ли? — обратился к здоровяку его коллега, круглолицый черноглазый парень с тщательно уложенным набок пробором.

Лицо его было самым заурядным, таких парней по России на каждый десяток семеро, пройдет мимо и через пять минут не вспомнишь. Сазонтьев, вот тот сразу привлекал к себе внимание своими сто девяносто восемью сантиметрами роста. Для Владимира Сизова же его ста семидесяти явно не хватало, и парадные туфли увеличивали рост новоиспеченного лейтенанта еще на пять сантиметров. Это уже много говорило о его честолюбии, так же как и неизменный, выверенный до волоска пробор.