Дмитрий Морозов - Пленники вечности

— И все-таки, — сказал ангмарец, качая головой и вытирая со лба пот грязной рукавицей. — Почему они нас пропустили?

— Говорил бы потише, мордорское отродье, — прошипела Дрель, и добавила уже громче, специально для оставшихся у поворота дороги ливонских дозорных. — Зер гут, майн либер херц.

— Это кто еще херц? — возмутился назгул, все же переходя на шепот.

Девушка только отмахнулась от него.

Они с трудом подавляли желание бросить усталых коней в галоп. Мучительно тянулись мгновения медленной рыси, удалявшей их от ливонцев. Те могли, опамятовав, ринуться в погоню на свежих лошадях. Слева тянулась унылая топь. Справа темнел бурелом, в котором скакуны, если решат их верховые свернуть, непременно поломают ноги. Одним словом, погоня была смерти подобна.

Но на этот раз пронесло. Утонул в болотной дымке ливонский значок, трепетавший над дозорными. Не сговариваясь, они бросили рысаков вскачь.

— Это были не кнехты, — пояснила причину их везения Дрель, — и, хвала светлым валарам, не оказалось в дозоре рыцаря. Пара ландскнехтов дрыхла в палатке, а забитые и зашуганные сервы, которым вручили алебарды и погнали на убой, попросту не рискнули останавливать благородную госпожу (тут она хохотнула) и сопровождающего ее крестоносца.

— Кем угодно был я на ролевых играх, — протянул ангмарец, — но чтобы крестоносцем…

Девушка, которой привычнее было называться на эльфийский манер Галадриэлью, а не всамделишним именем «по паспорту», молча прикоснулась рукой к его щеке, когда кони на миг сблизились. Со стороны, учитывая скорость рысаков, это могло выглядеть как пощечина. Назгул дернулся и скривился, и тут же загоготал во все горло.

Рано поутру, второпях собираясь в конный дозор, он порезался при бритье. Ну никак не получалось у него гладко и бескровно побриться остро заточенным кинжалом. Посему сердобольная Дрель пожертвовала для него величайшей драгоценностью — едва ли не последним куском лейкопластыря, каковым и заклеила глубокий порез крест-накрест.

Сукровица, тем не менее, проступила сквозь ткань, сделав ее из белоснежной грязно серой. Смотрелось это так, словно самый настоящий «фон такой-то», фанат крестоносного движения, нанес себе в молитвенном порыве, граничащем с приступом мазохизма, рану «во имя Богоматери».

— Вечно забываю я про дурную ментальность ливонцев, — отсмеявшись, сказал назгул, когда кони вновь пошли шагом.

— Лучше бы немецкий в школе учил, — откликнулась Дрель, внимательно высматривая в бугрящейся глади торфяника поставленные утром вешки. — Они едва перед тобой шапки заламывать не стали.

— А по внешнему виду, — не унимался ангмарец, — неужели не ясно, что мы не немчины?

— Одежда литвинов, русичей, ляхов да московитов не очень-то отличается, особенно после многочасовой скачки и прогулки по торфяникам. Да и вообще — на тебе западный доспех, а буденовки, бурки и красного знамени у тебя не имеется.

— Но сейчас военное время…

— Я же говорю, хвала валарам, что не было там рыцаря или ландскнехта поумнее. А наш прикид да мой немецкий вполне годятся, чтобы объегоривать сиволапых мужиков.

Действительно, во время лихого прорыва сквозь очередной ливонский заслон, который пытался преградить путь Чернокрылому Легиону, ангмарцу попортили доспех. Удар мечом, который назгул откровенно «проспал» в горячке боя, не нанес особенного вреда, не считая синяка, но начисто срезал кожаные завязки наплечника. Щитов он никогда не признавал, а идти в сечу с неприкрытым плечом казалось чистым безрассудством. Посему назгул без зазрения совести вытряхнул ландскнехтский труп из сверкающей сбруи и напялил ее на себя. Шлем его, совершенно фантастический с точки зрения археологии, тем не менее отдаленно напоминал вычурные конструкции, что любили носить крестоносцы. Правда, не было у него ни плюмажа из павлиньих перьев, ни турьих рогов. Всего-то и делов, что пара черных крыльев, как и подобает «воеводе страны Мордор».

— Но другой раз может и не повезти, — сказал ангмарец. — Что за детский сад мы устроили из разведки?

— Да все нормально, заболтались просто, — отмахнулась Дрель. — Да и внимательность притупилась уже под конец. Главную-то задачу мы выполнили, разве нет?

В целом она была права.

С огромным трудом удалось Чернокрылому Легиону и черкесской кавалерии ненадолго оторваться от войск магистра Кестлера, ринувшихся в погоню за ними. Устроили привал, впервые за целую седмицу расседлали коней и скинули доспех.

— Что дальше?

Этот вопрос повис над утомленной дружиной.

Чернокрылый Легион и его союзники выполняли важную и самоубийственную задачу. Пока основная часть русского отряда скрытно двигалась к осажденному ливонцами городу, ангмарец и его люди изо всех сил изображали «главный удар».

Изобразили они его до того качественно, что привели в бешенство рыцаря, назначенного Кестлером для перехвата деблокирующей рати. Нанеся сильные потери ливонцам во встречном бою, Моргульский Легион открыто повернул на север, и начал отступление.

Черкесам хотелось прыснуть врассыпную от неповоротливой германской кавалерии и раствориться в лесах, ролевики и реконструкторы также чувствовали бы себя уютнее под лесной сенью, но приказ гласил однозначно — отманивать немца от городка.

Они и отманивали, как могли.

Отступление с противником на хвосте превратилось в череду бесконечных арьергардных сшибок и перестрелок между лучниками и арбалетчиками. Потери несли обе стороны, но пока дело не дошло до фронтального столкновения, в котором германцы особенно сильны, эльфийские луки «щипали» врага весьма и весьма ощутимо. Не спасали ни доспехи, ни щиты.

Но всему приходит конец под луной. Пришел он и запасу стрел.

Понурые лучницы притащились к назгулу, закинув свои грозные, но бесполезные орудия смерти за спины.

— Все, командир, — сказала старшая. — Посылай нас в обоз, или в маркитантки определяй. Патроны кончились.

— Отдыхайте пока, — вздохнул назгул. — Не вздумайте без толку саблями махать. Затопчут ведь.

— А мы и не собираемся. Дальше ваше слово, товарищи мужчины.

— Вот я и говорю свое мужское слово, — как обычно утрированно изображая акцент, пророкотал черкес. — Девок через седло — и в лес. У меня есть раненые, им уже в бой нельзя. Но с коней горцы никогда не падают, если только мертвые. Довезут до своих.

— Не поедем мы, — отмахнулась лучница. — Куда мы без своих?