Владимир БУЛАТ
Лишь бы не было войны!
ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ ВОШЕЛ В КАБИНУ ОБЫКНОВЕННОГО ПЕТЕРБУРГСКОГО ЛИФТА, И О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО ДАЛЕЕ
АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ К РОМАНУ
Название настоящего произведения проделало сложную эволюцию. Первоначально оно
было "Медный век" — по аналогии с "золотым" и "серебряным" веками русской
истории и культуры. Но потом было выбрано более "говорящее" — "Лишь бы не было
войны". Подзаголовок "Правдивая история о том, как молодой человек в один
прекрасный день вошел в кабину обыкновенного петербургского лифта, и о том, что
произошло далее" навеян средневековьем, чье дыхание присутствует на каждой
странице романа.
Замысел романа зрел у меня на протяжении последних четырех лет, хотя культурные
и политические акценты менялись с течением времени. Лишь в феврале 1996 года я
приступил к написанию данного варианта. Поиск всевозможных материалов
значительно затруднял работу, однако к декабрю того же года я явно перешагнул
экватор, а к августу 1997 года роман был окончен.
Тема романа — альтернативный мир, в котором история делает иной зигзаг, нежели в
известном нам ее варианте. Несмотря на легкую "кощунственность" первоначальной
установки (мир и дружба с Германией), она не столь уж нова в современной
фантастике. Наиболее интересным произведением на эту тему является роман
красноярского фантаста Андрея Лазарчука "Иное небо", в котором история еще более
"кощунственна": СССР делится подобно послевоенной Германии между Германией
(европейская часть) и демократической Сибирью, а в Европе на немецких штыках
возникает германизированный вариант "Общеевропейского Дома". Если десять лет
назад сама постановка вопроса об альтернативном варианте истории второй мировой
войны была нелепа, то в последние пять лет дожившие освободители Варшавы и
Берлина лицезрели дальнюю перспективу этих побед для главной
страны-победительницы. Это разочарование итогами "потсдамското" пятидесятилетия
повлияло и на автора настоящего романа, хотя этим идейная подкладка произведения
далеко не исчерпывается.
Главный герой неким сказочным образом (в кабине лифта) проникает в параллельный
мир, где живет он сам, его родные и знакомые, но который ответвился от
известного ему варианта истории в то самое злополучное утро 22 июня 1941 года,
когда немецкие самолеты полетели бомбить не Киев, а Каир. Мировая история
"развернулась" на 180 градусов. Итак, 1996 год: пятьдесят пять лет назад
завершилась победой Германии вторая мировая война, мир разделен между четырьмя
империями: США, Германией, СССР и Ниппонией. В западном полушарии наконец-то
восторжествовала доктрина Монро — Америка принадлежит американцам. В Германии
правят уже четвертый фюрер немецкого народа — тот самый Курт Вальдхайм, который
в нашем мире в 1971–1981 гг. был генеральным секретарем ООН. Советский Союз
возглавляет человек, погибший грудным младенцем в первый день своей жизни,
совпавшим с первым днем Великой Отечественной войны. Он остался жив подобно
двадцати миллионам своих соотечественников. Наконец, Ниппония сочетает в себе
самурайский дух с экономическим чудом на огромных просторах от Явы до Сахалина.
Образ главного героя ни в коем случае не является автобиографическим; мне уже
давно хотелось создать обобщенный образ "старого русского" — молодого человека с
высшим образованием, антикапиталиста, не обремененного крупными денежными
суммами и вниманием женщин, для которого "патриотизм" — от слова "репатриация".
Фабула двойничества достаточно традиционна в русской литературе.
Роман является однозначно антивоенным и неопровержимо доказывающим
бесперспективность и бессмысленность русско-германских войн. "Это что же? одна
моя половина пойдет воевать против другой?!" — говорит один из героев романа —
внук Штольца и Обломова.
Завершающая сцена наиболее трудна для изображения — в ней итог долгого
путешествия Вальдемара в свое прошлое и будущее.
СЛОВАРЬ ГЕРМАНИЗМОВ, ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В ТЕКСТЕ
АВТОВАГЕН — автомобиль
БАНХОФ — вокзал
ВАЛЕНА — альтернатива
ГЕШТАЛЬТГИМНАСТИКА — аэробика
ЗОНТАГ — уикэнд
КЮНСТЛЕР — артист-нееврей
ЛЕРЕР — наставник
МАХТ — "крутой" (сленг)
РАУХЕР — компьютер
РЕЙХСБАННЕР — старонемецкий кайзеровский флаг
УНТЕРШРИФТ — автограф
ФАРБЕН — производство
ФАУСТАРБАЙТЕР — человек физического труда
ФЕРЕЙНЫ — каникулы
ФОЛЬКСВОНУНГ — народная квартира (45 кв. м полезной площади)
ФОЛЬКСГЕЙСТ — народный дух
ФЮРЕРСВЕТЕР — солнечный день в апреле-мае
ФЮРНАМЕ — имидж
ХАНДЛУНГ — супермаркет
ЦВИШЕНФАЛ — инцидент
ШЕЛЬМА — мошенник
ШЛУБ — финал, конец фильма
ШТРУДЕЛЬ — рулет
ШТУРНАРБАЙТЕР — человек умственного труда
ЮДЕНБЛОК — еврейский квартал
ПРОЛОГ
20 февраля 1996 года, в разгар самых жестоких морозов, я, только что сдав
последний государственный экзамен в университете, зашел к своему давнему другу и
однокласснику Алеше с целью наладить недавно подаренный мне на день рождения
миниатюрный телевизор. Возвращаясь от него и неся довольно легкий телевизор в
кожаной сумке, я спустился на лифте с шестого этажа и вышел на Московский
проспект недалеко от метро "Московская". Морозец был, что называется, знатный, и
я заторопился к троллейбусной остановке. Несколько удивило меня по дороге
отсутствие рекламы на тех местах, где она висела еще три часа назад, но
поскольку я — антикапиталист и феодальный социалист, подсознательно это
нисколько не показалось мне неестественным. Но велико же было мое удивление,
когда у самого входа на площадь я увидел раскачивающуюся на тросах над проезжей
частью выложенную фонариками надпись:
ПАРТИЯ — ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАШЕЙ ЭПОХИ!
Я остановился. На предвыборный плакат это не походило, да и до президентских
выборов оставалось еще четыре месяца. Нет, надпись напоминала те добротные
пудовые лозунги, какие и сейчас можно отыскать на задворках Санкт-Петербурга.
Впрочем, вид целого выводка коммерческих ларьков и многочисленных торговок
