Азад Гасанов - Тамерлан. Война 08.08.08

© Азад Эльдарович Гасанов, 2016

© Улугходжа Эльмурадович Муталходжаев, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда в битве у протока Ахтуба, там, где великий Итиль, разделяясь на множество рукавов, впадает в Абескунское море, в кровавой сече, склонившей победу на сторону моего войска, я потерял внука и наследника империи славного принца гургана Мухаммад-Султана – да не померкнет в веках имя его! – я, не дожидаясь исхода сражения, оставил поле битвы и помчался к морю, и там на вершине неприступного утеса обратился в молитве к тому, кто владычествует и в том и в этом мире, кто управляет самовластно и землей и небом, в чьей воле все сущее во Вселенной и все, что видится нам в одних лишь грезах. С вершины утеса я обратился к тому, кто управляет временем!

Боль утраты моей была такой невыносимой, что не могла ее унять и радость победы, а молитва такой горячей – будто пламень, – что, казалось бы, жар ее, достигнув возвышенности небесного престола, должен был обжечь языками пламени пятки Вседержителя и тем обратить взор Господен на взывающего к его милости. Но Хозяин Миров в ту минуту был бесчувственен. Он меня не услышал.

Тогда я обратился к подданным Господа, к его всесильным нукерам: к утренней звезде Чолпан и блистательному Альтаиру. Я попросил светила, чтобы они, нарушив свое привычное движение, хотя бы на день или на час вспять повернули время, повернули ровно настолько, чтобы я успел отвести удар копья от сердца своего наследника, своего возлюбленного внука принца Мухаммад-Султана, или принять удар на себя, если у меня для другого не достанет мига.

И небесные подданные Всевышнего в угоду мне расстроили священный ход времени.

Что из этого вышло? Об этом может догадаться всякий, кто чтит законы Господа и порядок, установленный им. Не знаю, удалось ли мне спасти внука, но знаю другое, решившись воспрепятствовать предначертанию, я сам бесследно пропал. Я провалился в Бездну. Я очутился в мире, приметы которого мне были открыты в отрочестве в обители святого шейха Абу Бекира Тайабади. Я очутился в аду!

В обитель шейха еще безусым мальчиком привел меня отец мой, славный эмир Тарагай Бохадур. И сказал он тогда святому человеку: «Это мой сын и наследник Тимур Тарагай из рода Барласов. Я наставил его в воинском искусстве и привил ему навыки управления людьми. Я обучил его всему, что знаю и умею сам. Тебя же, аллаяр, прошу наставить его в любви к Аллаху и привить привязанность в вере, и дать ему те знания, которые помогут управлять не малым туманом, но целым улусом, потому как на сыне моем божья благодать – он родился под семью счастливыми созвездиями». На что святой шейх ответил: «Я слышал об отроке из Мавераннахра, в чей миг рождения звезды выстроились в ряд. Такое случается раз в восемь столетий – это воистину благоприятное предзнаменование. Тысячу шестьсот лет тому назад под подобным сиянием светил родился величайший из завоевателей Искандер Зулькарнайн. Через восемьсот лет после того родился последний из пророков Мухаммад-пайхамбар, тот через кого была поведана последняя истина. И вот прошло еще восемь столетий, и родился новый Сахибкиран – твой сын! И неужто ты думаешь, славный эмир Тарагай, что избраннику неба, тому, кто является в подлунный мир раз в восемь веков, уготовано Всевышним править одним только улусом? Должен сказать, что ты сильно ошибаешься. Твоему сыну, славный Тарагай Бохадур, уготовано управлять великим множеством народов. Он тот, кого Вседержитель избрал своим земным наместником, он тот, кого небо наделило всей необходимой силой для дел более чем великих. Ему предначертано собрать под свою руку все страны ислама и на зависть, и в назидание тем, кто еще пребывает в невежестве и глух к словам истины, установить в них твердый порядок». После этого шейх Тайабади пообещал моему отцу, что обучит меня всем премудростям, которые позволено знать смертным. «Весь запас знаний, хранимых в моем книгохранилище, сдувая пыль, я с полок книжных переложу на полки его разума. Я привью ему стойкость и твердость в истинной вере и научу его отличать добро от зла. И главное я научу его читать знаки, которые Всевышний подает своим избранникам. И тогда Сахибкиран, а именно так отныне следует именовать твоего сына, пройдет весь свой путь от истока и до устья так, как предначертано ему звездами».

Ближе к вечеру мы стояли под прицелом камеры наблюдения у дома Кантемира. А несколькими минутами позже охранник открыл нам ворота и провел в беседку в середине сада, где нас поджидал Огнепоклонник.

Тот, кому приходилось видеть это чудовище хоть раз, хотя бы на фотографии, поймет меня. Он поймет, что я испытал, узрев бульдожью пасть Огнепоклонника и зверский оскал его белозубой улыбки. Я вдруг позабыл, зачем я сюда явился. В развалку он приблизился ко мне и, когда я протянул ему для пожатия руку, он клешней вцепился в мою ладонь и сжал ее так сильно, что я взвыл от боли. «Ведь тебя никто не гнал, – напомнила мне мигом проснувшаяся память. – Зачем же ты пришел сюда, оболтус?»

Глядя на то, как я трясу больную руку, это чудовище указало мне на стул.

– Он? – спросил Кантемир у Васико.

Та ответила столь же лаконично:

– Он.

Васико зашла мне за спину и положила руки на мои плечи. Это помогло мне усидеть на месте, и справиться с желанием вскочить и немедленно пустится прочь.

– Ты говорила, что он крупный ученый, – пророкотал монстр Кантамир, не спуская с меня глаз. – Что-то не похож.

Васико удивилась:

– А каким должен быть ученый?

– Посолидней что ли, – предположил монстрр. – Дешево твой смотрится, – и поморщился.

– Катоев, не путай ученых со своими гориллами. Ученых не за вид оценивают. Академик Сахаров, к примеру, смотрелся ничуть не лучше.

– Скажешь тоже, – усмехнулся Катоев. – Академика Сахарова все знали, а кто твоего академика знает?

Сам Кантемир узнал обо мне накануне. Васико позвонила ему из ресторана и в порыве пьяного вдохновения наговорила про меня бог весть что. Превознесла до самых небес. И теперь, осознавая всю глубину пропасти между вымышленным писателем Тимуром и реальным прощелыгой Моней, я, сидя на дне этой самой пропасти, с ужасом ожидал разоблачения.

Кантемир придвинул стул и село напротив меня.

– Писака, значит, – проговорил он, продолжая разглядывать меня.

Господи, что это была за пытка. Мне захотелось, чтобы он сразу проглотил меня, а не пережевывал кусками.

– И как тебя зовут, академик?

Я ответил едва слышно:

– Моня… Пардон, Тимур.

– Как ты сказал?

– Тимур, – повторила Васико.

– Тимур? Не Бекмамбетов ли Тимур?

– Нет. Бекмамбетов мой товарищ, – ляпнул я с перепугу. – Мы учились вместе.

– Вот как?

Мое признание отчего-то понравилось чудовищу.

– Только это было давно. Так сказать, на заре туманной юности.

Кантемир перебил меня и заявил авторитетно:

– Тимур Бекмамбетов в кино большая шишка. Его знают даже в Голливуде. Он Анджелину Джоли видал живьем.

Упомянув о голливудской диве, монстр чуть смягчился. В его голосе проскользнули лирические нотки, и, кажется даже, чуточку разгладилось лицо и стало напоминать человеческое. Он спросил человеческим голосом:

– А ты можешь чем-нибудь похвастаться, – и глянул на меня, как на базаре, приценивась. – Что ты за фрукт? С чем тебя едят?

– В кино похвастаться нечем, – промямлил я в ответ. – Но меня знают в научном мире.

– Понятно, – пророкотал Кантемир. Что творилось в его голове, оставалось понятным только для него, но никак не для меня.

– С Голливудом, к сожалению, я не имею связей. Я, вообще, очень далек от кинематографа. Можно сказать, я не имею к нему никакого отношения. Даже не понимаю, с чего Васико решила, что я могу написать сценарий.

Монстр насторожился:

– А что, не можешь?

«Кажется, тучи собираются».

– Отчего же, – поспешил я устранить наметившийся кризис, – могу. В принципе могу. Написать сценарий – это не так уж сложно. Во всяком случае, не сложнее, чем написать диссертацию… или что-нибудь в этом роде. Я хотел сказать о другом. Мне хотелось обратить ваше внимание на то, что имеются конкретные специалисты, есть люди, которые, так сказать, имеют непосредственное отношение к кинопроизводству. На мой взгляд, логичней было бы обратиться к ним.