Ну что же, поехали! Я добросовестно излагал информацию, указывая на карте, где и что происходило, а генералы внимательно слушали и пока не перебивали.
– Добро! – наконец заговорил казачий генерал. – Однако же стоит проверить всё, и поподробнее. Разрешите, ваше высокопревосходительство, мои хлопцы ещё пошукают?
– Думаю, что излишне, Николай Васильевич, – не очень-то и задумываясь, отозвался Багратион, – утром мы в любом случае продолжим марш. Но завесой из двух ваших полков движение, конечно, прикрыть следует.
Вот те раз! Николай Васильевич… Стало быть, не Платов это. Вероятно, кто-нибудь из десятка Иловайских или Грековых.
– А сейчас, – продолжил командующий армией, – прошу, господа, послушать начальника штаба графа Сен-При по поводу выбора пути нашего следования на Смоленск.
Моё присутствие явно становилось излишним, но просто развернуться и уйти я, само собой, не мог. Пришлось напомнить о своём присутствии:
– Прошу прощения, ваше сиятельство! Я могу быть свободен?
– Да, разумеется, – вспомнил о моём существовании князь. – Благодарю вас, капитан, за сведения от всей Второй армии и от себя лично.
– Пётр Иванович! – раздался голос Бороздина. – Господин Демидов заслуживает благодарности не только за это и не только от Второй армии.
Внимание всех присутствующих было немедленно обращено на командира Восьмого корпуса.
– Перед вами тот, – продолжал Михал Михалыч, – кому вся армия России обязана созданием передвижных кухонь, новых штуцерных пуль, пороха, не дающего дым, и многого другого…
Изумлённые взгляды присутствующих немедленно упёрлись в меня.
– Это правда, господин капитан? – Багратион был явно ошарашен.
«Нет, блин! Генерал-лейтенант просто поприкалываться решил!» – очень хотелось ответить мне.
– Его превосходительство несколько преувеличивает мою роль – заслуга не только моя, но в целом – да. Я действительно работал на протяжении двух последних лет над данными вопросами.
В палатке на мгновение повисла просто неописуемая тишина, и даже мухи не пролетело, чтобы её подчеркнуть. Потом Багратион, не говоря ни слова, ринулся ко мне…
А ведь особо крупным мужчиной он не был… Откуда же силища такая? Образно говоря: мои рёбра затрещали, а попросту выражаясь, левый бок взорвался адской болью. В глазах помутилось, и княжеские «Ай, молодец!», «Ай, спасибо!» слышны были уже словно через вату. Я даже и вскрикнуть не смог на протяжении всего того времени, пока генерал тискал меня со всей горячностью своего южного темперамента. Только когда колени стали подгибаться, Пётр Иванович почувствовал некоторую несообразность ситуации.
– Лекаря! Немедленно лекаря сюда!! – проревел князь, и это было последнее, что уловило моё угасающее сознание.
Когда я обрёл способность опять воспринимать окружающую действительность, в первую очередь увидел расплывчатое и незнакомое лицо.
– Как себя чувствуете, голубчик? – голос тоже слышу в первый раз. В глазах постепенно прояснялось, и «наводилась резкость». Петлицы на воротнике незнакомца были волнистыми, значит, лекарь.
Задавать дурацкие вопросы типа «Где я?» или «Что со мной?», разумеется, не стал: понятно, что если прихожу в себя в незнакомом месте и вижу медика, то это наверняка что-то вроде лазарета. А бурное выражение благодарности командующего армией и признательности за придуманные мной «ништяки» не скоро забудешь.
– Уже неплохо, – ответил я доктору, – бок побаливает, правда…
Только сейчас заметил, что лежу голым по пояс. Скосив глаза, увидел здоровенный синячище в месте, куда ударила пуля, а ссадина от неё весьма прилично воспалилась. Да уж! Прогрессор! Антисептики, твою налево!.. Сам первую же рану запустил до такого состояния – помазал разок водочкой и успокоился.
– Что же вы, батенька ко мне сразу не пожаловали? – словно угадав мои мысли, спросил доктор.
– Некогда было, служба, – постарался я замять тему…
Познакомились. Сергей Данилович Касько оказался очень приятным дядькой. Сорок лет, невысокий, не худой, с носом-пуговкой и круглыми глазами в обрамлении практически бесцветных ресниц. Голос у эскулапа был высоковат для его внешности, но это совсем не вызывало какого-то чувства дисгармонии.
Проворно обработав рану раствором карболки, Сергей Данилович не слишком туго, но надёжно запеленал мой торс в льняные бинты.
– Незнакомый запах, – решил я полюбопытствовать на предмет восприятия новшеств в полевой хирургии современными медиками. – Новое лекарство?
– Чудесное! – охотно поддержал разговор на эту тему Касько. – При неглубоких ранах и своевременной их обработке – практически стопроцентное отсутствие воспалений. Причём поступило почти перед самой войной. Это какой-то Дар Божий! Правда, многие из моих коллег относились к нему скептически, но теперь, думаю, успели оценить чудесные свойства карболовой кислоты. Так же, как разумность годичной давности циркуляра по армии о гигиене и санитарии.
– Был такой циркуляр? – врубил я «дурочку», чтобы разузнать побольше.
– А вам он разве неизвестен? – удивился лекарь. – Странно. Я ознакомил с его содержанием всех офицеров своего полка, ведь зачастую именно им легче обеспечить выполнение солдатами нехитрых требований, во много раз снижающих заболеваемость.
– Я, простите, последнее время работал в основном не с солдатами, а с минами.
– А-а-а. Тогда понятно… Так вот: при обеспечении выполнения некоторых совершенно необременительных требований можно добиться уменьшения количества заболевших как на марше, так и на квартирах в несколько раз. А это, согласитесь, немало.
– Охотно с вами соглашусь.
– Но и это ещё не всё, теперь используются средства обезболивания при операциях, вплоть до погружения в искусственный сон. Вы не представляете, какие страдания испытывали пациенты раньше в подобных случаях! – лицо доктора приобрело такое выражение, словно ему самому сейчас отпиливали какую-нибудь конечность. – Уж на что мы, медики, привычны к наблюдению человеческих страданий, но порой режешь, как будто сам себя.
– И успешно применяются средства искусственного сна? – оживился я.
– К сожалению, и эфира мало, и оперируемый зачастую не просыпается. Но уж лучше он отдаст Богу душу во сне, без этих адских страданий, чем умрёт в муках от болевого шока.
Чаще используем настойку опия, которая тоже в значительной степени уменьшает боль…
В палатку заглянул какой-то нестроевой в сером мундире и доложил, что принёс ужин.
Беседу пришлось временно прервать и отдать должное пище.
Недавняя потеря сознания никак не сказалась на моём аппетите, и после нескольких дней сухомятки я с удовольствием порубал щей и ячменной каши с мясом.
