– Но не станем терять понапрасну времени! – спохватился барон. – Будет лучше, если мы отправимся в путь немедля, господин… господин…
Барон умолк наконец. И смотрел выжидающе.
– Ах, да, я ведь еще не представился, – понял намек Бурцев. – Прошу простить великодушно. Вацлав. Вацлав фон м-м-м… фон Штирлиц.
И скромно уточнил:
– Комтур германского братства Святой Марии Вацлав фон Штирлиц.
Так оно, небось, весомей будет. Барон кивнул:
– Вы и ваши люди, благородный Вацлав, будете приняты со всеми полагающимися почестями.
– Только нам бы лошадок для начала, – неожиданно вмешался в разговор Джеймс. – Штук десять, а? Для изможденных долгим походом и битвой с швейцарскими разбойниками Христовых братьев.
Брави сориентировался в обстановке быстро и также быстро смекнул, какую выгоду можно извлечь из сложившейся ситуации. Что ж, кони им, действительно, не помешают.
– О, разумеется! – Немец энергично закивал головой, заключенной в стальную скорлупу. – Извините за недогадливость.
Негромкий приказ – и треть конной баронской дружины стала пехотой, отдав поводья «тевтонским братьям».
Только после этого барон спохватился:
– Простите, господин комтур, но зачем вам десять лошадей, если вас здесь…
– Больше, – заверил Бурцев. – Просто после гм… нападения швейцарцев мы стараемся быть осторожными.
– Разумно, – похвалил фон Гейнц. – В этих краях только так и надо. Но где же ваши спутники?
Бурцев призывно махнул рукой. Опасность вроде миновала – можно выходить.
Кусты по краям оврага ожили, зашевелились.
Первыми выбрались Аделаида и Ядвига. У немцев из свиты барона, не ожидавших ничего подобного, отвисли челюсти. Впрочем, вояки быстро захлопнули рты, подтянулись, подобрали животы, приняли картинный вид, желая произвести должное впечатления на дам.
Потом – напряглись. И снова потянулись к оружию. Теперь из зарослей выходили сарацин, татарин и китаец. Хабибулла и Бурангул смотрели на баронскую дружину настороженно. Китаец, по обыкновению, улыбался новым знакомым. Как всегда – до ушей.
– Эт-то кто? Эт-то что? – Альфред фон Гейнц начал заикаться. – Господин Вацлав, вы кого привезли с собой на встречу с императором?!
– Друзей ордена, – нимало не смутившись, ответил Бурцев. Смущаться или каким-либо иным образом демонстрировать неуверенность сейчас было нельзя. – У могущественного братства Святой Марии всюду имеются тайные друзья и сторонники.
– Но как?! – только и смог выдавить из себя барон.
– А как в анекдоте, – хмыкнул Бурцев, осматривая свою дружину.
Ну да, точно… Иначе не скажешь. Встречаются русский, татарин и… И китаец. И араб. И англичанин. И поляк. И литвин. И прусс…
– Анек-дот, – нахмурил брови фон Гейнц. – Это город такой?
– Это клайне витц, любезный барон. Маленькая шутка.
Шуток немец не понимал…
– Хм, меня предупреждали о том, что послы гроссмейстера Ульриха фон Юнгингина прибудут на встречу с некими могущественными помощниками, но чтобы вот так… вот эти… – Альфред фон Гейнц продолжал хмуриться. – Кто бы мог предположить, что рыцари креста заключают союзы с… с такими союзниками.
– Это временный союз, – одернул собеседника Бурцев. – Он заключен во имя интересов ордена…
Подумав, чего бы еще соврать поубедительней, Бурцев добавил:
– …и одобрен папой.
– Каким? – живо заинтересовался барон.
Переборщили, блин! Не нужно было приплетать Его Святейшество. Ошибочка-с вышла.
– Что – каким? – очень осторожно спросил Бурцев.
– Каким папой одобрен?
Да уж… Хороший вопрос. Бурцев выдержал паузу. Как оказалось, правильно сделал. Разговорчивый барон продолжал:
– Пап ведь нынче трое. И кто именно одобрил союз Христовых рыцарей с сарацинами? Избранный на Соборе в Пизе Александр Пятый? Или Авиньонский антипапа Бенедикт Тринадцатый? Или, может, Григорий Двенадцатый?[5]
Н-да… Дела… Бурцев покосился на Джеймса. Брави быстро и часто моргал. Брави вид имел жалкий и беспомощный. Раньше-то он верой и правдой служил папе Григорию Девятому. А теперь…
Бедняга Банд! Тайный папский разведчик и убийца, брави Святого Престола при таком обилии понтификов теперь, небось, и не знает, к кому идти на поклон и перед кем отчитываться о таинственных Хранителях Гроба.
– Так о каком же папе идет речь?
– Я не уполномочен говорить об этом ни с кем, кроме Его Императорского Величества, – нашелся все-таки Бурцев.
Сведенные к переносице брови и сухость в голосе сделали свое дело.
– Понимаю, – легко согласился барон. Обиженным он не выглядел. Видимо, в самом деле, понимал: тайна есть тайна. А в императорские секреты простым баронам совать нос не положено.
И все же на араба и азиатов немец косился с явным подозрением. Не доверял иноверцам добрый католик Альфред фон Гейнц. А вот это опасно.
– Вам не о чем беспокоиться, благородный Альфред, – сказал Бурцев, – эти иноземцы уже приняли христианство. Втайне.
В такой тайне, что и сами не подозревают. Хорошо, что ни Хабибулла, ни Бурангул, ни Сыма Цзян не понимают немецкого.
Зато Аделаида в изумлении посмотрела на мужа. «Да? – читалось в ее глазах. – Приняли? И когда же?» Неужто, повелась? Ладно, потом объяснимся.
– Правда? – Барон заметно повеселел. – Так они христиане?! Все трое?! Что ж, это в корне меняет дело. Заблудшая овца, вставшая на путь истины, святой нашей матери церкви дорога вдвойне.
Бурцев очень надеялся, что барон поверит орденскому посланцу на слово и не заставит сарацина, китайца и татарина креститься и читать «Аве Мария». Слава Богу – Христу, Аллаху, Будде и верховному божеству степняков-язычников небу-Тенгри – обошлось.
– Конечно же, все это вовсе не моего ума дело, – примирительно болтал Альфред фон Гейнц. – Раз уж эти… добрые христиане с лицами язычников входят в состав посольства братства Святой Марии, значит, так надо. Политика – дело тонкое, а я всего лишь простой солдат, преданный императору. Потому прошу извинить меня, и пусть наши новые братья во Христе проявят смирение и не гневаются на меня. Могу я вам еще чем-нибудь помочь?
– Можете, – в беседу вступил пан Освальд. – Милейший барон, вы не подскажете, какой нынче год?
Поляк уже был в курсе, что побег из эсэсовского хронобункера осуществлялся не только в пространстве, но и во времени. Но нельзя же спрашивать вот так в лоб, в самом деле!
– Год? – Глаза у барона округлились и полезли чуть не под самое забрало.
Да, действительно, странный вопрос для посла секретной миссии.
Альфред фон Гейнц повернулся к Бурцеву:
