– Думаешь, ты один колдун на всем белом свете? – засмеялся Степан. – Видимо, ты ошибался. И среди шведов тоже попадаются колдуны. Один из них владеет таким же кусочком камня, как ты. Это следует иметь в виду.
* * *
Судя по начавшейся качке, корабль вышел в открытое море. Он переваливался с боку на бок, и в трюме было слышно, как скрипят канаты, крепящие раздуваемые ветром паруса.
В каморке не было никакого освещения. Свет проникал лишь сквозь небольшое оконце, вырезанное в двери. Если встать и прижаться к двери, то можно высунуть голову в коридорчик. Но делать это нужно с осторожностью: по узкому коридорчику туда и сюда ходили шведские моряки, и они очень злились, если замечали такой непорядок. Того и гляди, получишь по уху кулаком…
Да уже к вечеру никто из пленников и не пытался высовываться – все смертельно устали и заснули тяжелым сном. Никому из команды не было больше до них дела, так что и еды не принесли – напрасные надежды.
Наутро явились двое моряков и, подняв пинками ближайших узников, заставили их вытащить на палубу бочонок для нечистот. Бочонок этот стоял прямо посреди кубрика, издавая постоянное зловоние.
Вернувшиеся уже с пустым бочонком стрельцы рассказали, что успели увидеть на палубе: корабль идет в открытом море, свищет ветер и берегов не видно. Говорили они это с испугом, как люди, никогда прежде не бывавшие в открытом море…
А почти сразу за этим в дверном отверстии вдруг появилась женская головка. Девушка была повязана платком по самые глаза, но сразу видно было – она очень молода и красива. С состраданием поглядев на узников, она заговорила с рыбаками-эстами, как со старыми знакомыми. Спросила, есть ли у новых пленников с собой ложки, чтобы есть похлебку.
– Есть у нас ложки, – отозвался Степан, понявший ее речь. – А ты-то сама кто будешь?
Девушка промолчала и убрала голову из оконца. Вместо ее головки появилась большая миска, наполненная овсяной похлебкой с плавающими в ней кусочками свиного сала. На пятнадцать человек порция невелика…
– А хлеб? – поинтересовался Лаврентий. – Хлеб-то будет?
– Хлеба не будет, – отозвался девичий голос из коридора. – Хлеб тут не пекут, а сухари капитан Хаген выдает только команде.
Голова снова просунулась в окошко. На этот раз платок чуть сдвинулся наверх, и стало видно, что девушка блондинка – светлые золотистые волосы выбились наружу. Она с интересом еще раз поглядела на новых пленников, но на нее уже никто не смотрел – все, как один, разом набросились на долгожданную еду. Запах от похлебки был не самым приятным, но после столь долгого голода вкус интересовал людей в последнюю очередь.
Стрельцы вытащили из-за голенищ своих сапог деревянные ложки и стучали ими, торопливо вычерпывая побольше. Эсты с раздражением глядели на русские ложки – огромные, с кулак величиной, которыми стрельцы запросто съедали все, не оставляя ни капли старожилам кубрика. У эстонских рыбаков ложки были куда меньшего размера…
Степан и девушка смотрели друг на друга. Он отметил, что на вид ей вряд ли больше двадцати и что она чем-то угнетена и подавлена, хотя по натуре обладает веселым нравом…
– Как тебя зовут? – повторил он свою попытку познакомиться.
– Ингрид, – на этот раз ответила она. – А тебя?
– Ты повариха на корабле? – поинтересовался Степан. – На наши корабли женщин не пускают. Считается, плохая примета.
– Я не повариха, – сверкнула глазами в ответ Ингрид. – Как ты мог такое подумать? Я даже не умею готовить! Разве я похожа на повариху?
– Не знаю, – покачал головой Степан. – У меня было мало знакомых поварих. Но если ты действительно не умеешь готовить, то, конечно, ты не из их числа. А кто же ты тогда? Разбойница, как все остальные здесь?
Ему внезапно стало весело. Бывалый моряк, он, оказавшись даже на чужом корабле, испытал подъем духа. А тут еще и девушка симпатичная. Даже смешно – и она разбойница!
– Ты прав, – вдруг сказала девушка, – это разбойничий корабль. И капитан Хаген – самый главный разбойник на этом корабле, и не только. Но я не разбойница. Я такая же пленница, как вы все. Просто меня не держат на цепи, потому что я не могу убежать.
– Мы тоже не можем, – вздохнул Степан. – А ты давно здесь?
– Давно, – сказала Ингрид. – Уже второй рейс я здесь. Капитан Хаген торгует людьми. Он покупает невольников, а затем везет их в условленное место и там перепродает, но уже гораздо дороже, чем купил. Этим он и занимается.
В этот момент пленники доели похлебку до самого конца, пока ложки не заскребли по деревянному днищу. Теперь все они смотрели на Степана, беседующего с девушкой, которая вдруг рассмеялась.
– Ну вот, – сказала она виновато, – твое любопытство погубило тебя. Пока ты болтал тут со мной, твои товарищи все съели. Теперь ты останешься голодным, и Бог знает, на какое время…
Да, это было действительно огорчительно. Но едва Степан открыл рот, чтобы галантно ответить, что разговор с такой прелестной девушкой стоит пары ложек местной баланды, как вмешался Лаврентий. Выяснилось, что он не только ел вместе со всеми, но и внимательно слушал разговор.
– Слушай, Ингрид, – сказал он, тщательно облизывая ложку, – а откуда ты так хорошо говоришь по-нашему? Ты ведь из Шведского королевства, да?
– Да, – гордо ответила девушка. – Я Ингрид Нордстрем. Дочь капитана Нордстрема. А говорю я по-вашему, потому что моя мама родом из Або. Там все так говорят.
– Если ты дочь капитана, – въедливо заметил Лаврентий, пристально разглядывая девушку, – то, что делаешь здесь – на корабле совсем другого капитана? Он твой муж – этот Хаген?
Девушка даже вздрогнула при этом бесцеремонном вопросе, и глаза ее потемнели.
– Никогда, – ответила она гордо, – никогда Хаген не станет моим мужем. Моим убийцей – да, моим тюремщиком – да. Пусть даже моим насильником, если решится умереть. Но только не мужем.
Видно было, что Ингрид настроена решительно. Этим она сразу напомнила Степану поморских девушек – таких же гордых и независимых. Эх, где теперь те поморские девушки из Кеми и Холмогор?
Из коридорчика донесся грубый крик, и головка Ингрид пропала. Вместо нее просунулась страшная рожа капитана Хагена с мутными белесыми глазами. Он обвел этими гляделками пленников, сидевших на полу. Потом взгляд его остановился на стоящем Степане.
– Ты много разговариваешь, раб! – зарычал он. – Я прикажу снять с тебя кожу плеткой, если ты еще раз промолвишь хоть одно слово с Ингрид. Ясно тебе? Ты хоть представляешь, что я могу с тобой сделать, если захочу?
В глазах у Степана потемнело от охватившего его гнева. Еще иеромонах Алипий в холмогорском монастыре много раз назидательно говорил Степану:
