Спустившись на несколько ступенек по деревянной лестнице, я закрыл за собой крышку люка и достал из кармана фонарик с генератором. Есть у меня, конечно, и на батарейках, но сейчас не тот случай. Несколько нажатий на рычаг, и в тусклом свете я могу осмотреться получше.
Ниша достаточно велика для того, чтобы в ней могли достаточно комфортно лечь человека три, не меньше. Вон, в дальнем углу даже скатка ковролина лежит на такой случай. А это что у нас тут поблёскивает? Антенный кабель! Точнее блеснул в луче света разъём, он из нержавейки сделан, а сам кабель и не заметишь. С уверенностью могу сказать, что он на вершину какого-нибудь дерева неподалёку выведен. Всё знакомо — сам немало похожих нычек строил. Для нас, Следопытов, это важно. И непогоду переждать, и подхарчиться, а то и засаду устроить. Без гранат меня, к примеру, отсюда выкурить будет довольно сложно, что сверху, что снизу. А Следопыт может подмогу вызвать. Хоть и шалит связь, и рации редки, но «птенцу», два года «по тропе» походившему и выжившему при этом, рация в торжественной обстановке вручается. У меня их так вообще шесть штук имеется. Да и у остальных «стариков» вряд ли меньше. А на стационарных «приютах» и сканеры стоят и серьёзные базовые станции есть. Это ведь для посторонних мы — «перекати-поле», бродяги, с мародёрства живущие, а на самом деле мы для нашей общины и армия, и разведка с контрразведкой, и полиция. Кстати, те люди, что в окрестных государствах, так сказать, у кормила стоят, об этом прекрасно знают и к нам с должным уважением относятся. В свете чего кривой заход «псевдо-Дуба» представляется мне более чем интересным. Можно, конечно, списать это на бандитскую отмороженность, но все мало-мальски серьёзные банды в радиусе восьми сотен километров так себя вести бы не стали. Тем более на нашей официальной, всеми признанной территории. То есть эти откуда-то издалека приехали. Но этому противоречит их слишком хорошая информированность.
«Насколько я помню, по последним данным, Дуб, настоящий, конечно, базу где-то под Калязиным имел. Если точнее — то между Кашиным и Калязиным. А это — почти полторы сотни километров от нас, — я достал из кармана карту-«пятивёрстку. — То есть его можно считать близким соседом, на подобную глупость никогда бы не решившимся. Остается, пожалуй, одно — кто-то из далёкого далека прихлопнул Дуба, предварительно хорошо его порасспросив, причём «прихлопнул» не обязательно физически. Вполне может быть, что Михаил Поддубный сидит сейчас в собственном погребе на короткой цепи и иногда консультирует своих пленителей. А пришлые, используют знакомое многим имя, как прикрытие для непонятных мне пока дел. Но дела явно нешуточные, иначе меня дядя Виталий так бы не накачивал перед этим походом. Хотя я его понимаю, по слухам за последние три месяца, то есть с мая, пропало или было убито восемь Следопытов, с Дубом дело имевших. Следовательно, что? Можно предположить, что кто-то «зачищает» тех из наших, кто его в лицо знает. Никому, и главе нашему это в голову, кстати, не пришло. Хотя откуда мне знать, что там у Виталия Андреевича в голове! Вполне возможно, что и пришло, только он мне не сказал…»
Размышления эти совершенно мне не мешали совершать привычные действия по расконсервации «закладок». Достав из брезентового чехла старый добрый АКМС, я быстро разобрал его и принялся удалять консервационную смазку ветошью, специально для того положенной в чехол. Люди Гедевана явно делали эту нычку на всякий случай, и не предполагали, что ей кто-то воспользуется так скоро, а потому ружейного сала не пожалели. Ну да нам не привыкать, заодно и помедитируем. Вообще оружие меня успокаивает. Нет, не тем, что дает ощущение защищённости, как многие говорят. Меня завораживает то, как все эти хитровыделанные металлические закорюки, взаимодействуя друг с другом, живут своей жизнью. Меня потрясает, сколько труда, фантазии и усилий потратили люди на создание такого, казалось бы, немудреного устройства как АК![24]
В «холодняке» свой кайф, особенный. Там то, что я называю «магией холодного железа». Хороший клинок похож на солнечный луч, пробившийся в тёмную комнату. Смотреть на него я могу бесконечно, особенно если он сделан с душой и хорошим мастером. А заточка?! Бывалоче достанешь камушки, а у меня их много — насобирал, знаете ли, за долгие годы скитаний. Разложишь их на столе, а какие и в воде замочишь на полчасика. Потом берёшь нечто, остротой больше на зубило похожее, и начинаешь точить. На грубом обдерёшь, потом средний, потом всё тоньше и тоньше. И так до полной острорежущей нирваны. Главное — не торопиться и не спешить! Я заметил в своё время, что постепенно, дыша в такт движениям, я как бы сливаюсь с клинком, становлюсь с ним одним целым… И работать таким, своими руками заточенным клинком, гораздо приятнее. И тупится он хуже и режет лучше. Отец, горделиво посмеиваясь, называл меня оружейным маньяком. Эх, как же бати мне не хватает порой! Его слегка циничной насмешливости, знаний с опытом, осторожной, ненавязчивой заботы. Уф, что-то зарефлексировался я совсем… Но, зато не заметил, как автомат чистить закончил. Патронов в закладке было не так чтобы очень много — сотни две россыпью. И четыре магазина в старых, ещё советских времён, брезентовых подсумках. Ещё десять минут и я «вооружён и очень опасен»! Очень многие из старшего поколения отмечали, кстати, что я очень часто употребляю фразы и обороты из «раньшего» времени. Один бывший университетский преподаватель из Вятки, Геннадий Алексеевич Ветлугин, даже исследования со мной пытался проводить. А что поделаешь, хоть у нас он и был учителем по всем предметам, а старая профессия психолога нет-нет, да и прорывалась в нём. Жаль только, умер он два года назад. Но сколько ребятишек за свою жизнь выучил — страшно сказать! И ещё пулемётчиком хорошим был. Он до Тьмы поисковыми группами руководил, ну теми, которые павших солдат Великой войны по лесам и болотам искали, так что в смертоносном железе толк понимал. Он к нам случайно, честно говоря, попал. Ехал с женой из отпуска, который в Питере проводил, а тут и атака началась. Поезд их на перегоне между Вышним Волочком и Лихославлем встал. Так они и добрели до Торжка, а там и до нас. Потом уже, в двадцатом году Геннадий Алексеевич до родной Вятки добрался и даже знакомых и студентов своих нашёл. К нам в общину четыре семьи привёз. Подвиг по тем временам героический — тысячу километров туда и столько же обратно по растерзанной, охваченной хаосом стране. Хотя Следопыты ему тогда помогли, экспедицию организовали. Отец рассказал, что очень им тогда надо было контакты на северо-востоке наладить.
Именно тогда наши вожди с «ярославскими» и вологодскими начальниками договорились. Они нам всякие промтовары везти начали, а мы им добычу. В Город тогда мало кто ходил, тем более из тех мест. Полоса, по которой основной удар пришелся, перечеркнула страну от Смоленска до Нижнего. А в землях, что южнее Москвы лежат, такая катавасия первые года три после наступления Тьмы была, что только держись! Люди в тёплые края подались, и некоторые по дороге облик человеческий потеряли, непотребства всяческие творили. Хуже зверей диких. И многие тогда рассудком повредились, одномоментно потеряв всех родных и близких, работу, смысл жизни. Мать мне рассказывала, что в пятнадцатом или шестнадцатом, она точно не помнила, году забрёл в нашу деревню мужик какой-то. Седой весь, одет в лохмотья невообразимые, голова трясётся, руки дрожат. Меня на улице увидал, мы с ребятами как раз играли после занятий. Бросился ко мне, приговаривая: «Максимка, Максимка! Сыночек нашёлся! Сыночек!» В охапку схватил и в лес убежать попытался. Мама, когда про это рассказывала, плакала. Мужики наши его, конечно, поймали, меня отобрали. А человека этого на дальнем хуторе поселили, от соблазна в виде меня подальше. И такие страдальцы ведь сотнями в те годы по стране мыкались. Этот-то потом в чувство пришёл. В заботливых руках Геннадия Алексеевича. Тот четыре года горемыку этого выхаживал, «дранку гвоздями к крыше приколачивал». Это наш мозгоправ сам так говорил. И жил теперь бывший московский банкир, так не вовремя в своё время порыбачить на Валдай уехавший, простым крестьянином.
