Доедаю мясо и достаю из РДшки флягу с зеленым чаем. Делаю пару больших глотков. Нет, жить определенно хорошо! Спохватившись, предлагаю угоститься попутчикам. Дед Тимоха, объезжающий очередную промоину на дороге только отрицательно крутит головой, а вот Оксана берет у меня протянутую флягу.
— Ой, а что это такое?
А, ну да, видимо чай «Липтон» тут не так хорошо известен, как в наше время. Вдруг захотелось подурить. Я делаю страшное лицо и зловещим хрипящим шепотом сиплю:
— А это, девица, зелье приворотное! Теперь навек моя будешь!!!
Несколько секунд наблюдаю, как испуганно вытягивается ее симпатичное личико, и широко раскрываются и без того большущие глаза, а потом, не выдержав, сначала прыскаю в кулак, а потом начинаю хохотать в голос.
— И не стыдно тебе, взрослому мужику, девчонку-то кошмарить? — укоризненно, но широко при этом улыбаясь, качает головой дед Тимоха.
Оксана, сообразив, что я пошутил, фыркает, будто возмущенная кошка, бросает фляжку мне на колени и отворачивается. Сквозь шум двигателя и дребезжание кузова слышу ее обиженный шепот:
— Дурак.
Снова ухмыляюсь, а потом пробую вытянуть из словоохотливого Тимофея Владимировича еще хоть какую-нибудь информацию.
— А что, чеченцы у вас тут часто такие фортели выкидывают?
— Да что ты, Мишань. Местные-то, равнинные, только сразу после Большой Тьмы, когда мы с Америкой друг друга расхерачили, бузили. Побандитствовали не слабо, но только после того, что им ханкалинские устроили, затихли, как отрезало. А все это уже сколько лет назад-то было! Так, сейчас, ну да, аккурат в тринадцатом году вояки по ним утюгом и проползли. И вот уже двадцать семь лет — тишина. Живут, как нормальные люди: торгуют, скот, виноград и хлебушек растят. В Комендатурах служат и в Дорожной Страже. Только вот развалины тут, да за вокруг Шали на память о тех временах и остались. Мертвая Земля…А эти, — он неопределенно махнул рукой себе за спину, — они не местные. Из горских Непримиримых Тейпов. У них как молодняк подрастет, так идут в набег на равнину. Обряд этой, ини… или… тьфу, блин, посвящение в воины, короче.
— Инициация? — автоматически подсказываю я, а у самого голова занята совсем другими мыслями. Значит, Большая Тьма — это война, причем скорее всего ядерная. Центральная власть, похоже, физически исчезла вместе с Москвой. И местные «зверьки» начали вовсю резвиться, позабыв, что вместе с Москвой и центральной властью исчезли и те, кто не давал военным порвать их в клочья. И военные устроили то, что дед Тимоха назвал коротким, но емким словом «Резня». Судя по тому, как сейчас выглядит Наур, было весело.
— Точно, она самая. Вот, видать, опять подросли волчата, крови попробовать с гор спустились. Вот и хлебанули от души… Слушай, а ты вообще чем заняться-то думаешь?
— Вот приеду, осмотрюсь, тогда на месте и посмотрим. Хорошему бойцу всегда дело найдется, — уклончиво отвечаю я.
— Это ты прав. Дел нынче много. Можно в Вольных Стрелках походить, у них сейчас, вроде Костя Убивец старший. Заседают в «Псарне». И заказы к ним идут все время, Охранные Роты Комендатур, да ханкалинский ОсНаз не везде и не всегда успевает. Но Убивец не всякого к себе возьмет. Можно в нашу Комендатуру, в Охранную Роту. Комендант наш, капитан Костылев Игорь Васильевич, мужик хороший, справедливый. Про него еще ни один подчиненный дурного не говорил. А уж я со служивыми у себя в лавке каждый день общаюсь. А то, вообще дуй в Объединенную Войсковую Группировку в Ханкале. К Генерал-Губернатору. У меня там Федька, старший мой, уже до старшины во Второй Роте ОсНаз дослужился. Скажу ему, он за тебя похлопочет. Парень ты крепкий, умелый. Вступительные испытания пройдешь без проблем.
— Да ну ее, Ханкалу. Равняйсь-смирняйсь, ходить только строевым шагом, да каждому фонарному столбу воинское приветствие отдавать? Нет, не мое это!
Ох, рискую, конечно, откуда мне знать, может теперешняя Ханкала от той, что знаю я, отличается очень сильно. Хотя, что-то подсказывает мне, что место, в котором старшим сидит человек в звании Генерал-Губернатора, иным быть просто не может.
— Это да, — поддерживает меня старик, — Дисциплина там серьезная. Так и жалованье не маленькое.
— Не, Владимирыч, не все в этом мире решают деньги. Мне свобода дороже. Не люблю я над собой толпы начальников. Кстати, о деньгах. А цены-то у вас тут какие?
— Это смотря на что.
— Меня в первую очередь на оружие интересуют. А то пойду в вашу оружейную лавку «стволы» сдавать, а меня там и надуют.
— За это не переживай. Сергей Сергеич, который в «Ратнике» хозяин, мужик правильный, дурить не будет.
— И все же. Вот такой вот АКС как у меня, к примеру, за сколько возьмут?
— Такой как у тебя? Ну, рублей пятьдесят за него дадут, за «Костер»[14] еще сороковник, а то и полтину.
— Это «Обувка».
— Чего?
— Говорю, «Костер» — это ГП-25, а у меня — ГП-30 «Обувка».
— А, ну тогда точно полтину.
— Ну а если, скажем АКМ, вроде тех, что в кузове лежат?
— Уууу, паря, за это дерьмо много не выручить…
И мы с Тимофеем Владимировичем погружаемся в обстоятельную беседу на тему достоинств и недостатков разных образцов огнестрельного оружия и цен на него в лавке пока не знакомого мне Сергея Сергеевича. За беседой проскакиваем развалины Чернокозова и Мекенской. Скоро уже и Червленная.
Если Наур и Чернокозово выглядели для меня вполне знакомыми, конечно, с поправкой на то, что я помню их целыми, а теперь они разрушены, то вот Червленная изменилась настолько сильно, что я даже опешил. Сходу удалось опознать только лежащее слева от дороги озеро, да поворотный круг на Толстой-Юрт и Грозный с высокой стелой-шпилькой и надписью «Червленная». В остальном — ничего общего. Я помню привольно раскинувшуюся на равнине перед Тереком станицу с широкими улицами и просторными дворами вокруг каждого дома. Сейчас передо мной только тянущийся вправо и влево на несколько километров земляной вал, высотой не меньше четырех метров, по гребню которого стоят невысокие вышки с прожекторами. Ближе к вершине видны обложенные бетонными блоками бойницы огневых точек. Большинство сейчас пусты, но из некоторых торчат стволы АГСов, СПГ и крупнокалиберных «Кордов» и «Утесов». Я такие фортификационные сооружения видал только в Ханкале своего времени: внутри этих валов проложены обшитые изнутри досками ходы сообщения, по которым можно спокойно ходить, не пригибаясь, и оборудованы хорошо укрепленные огневые точки. Если и не линия Маннергейма, то не на много хуже. Перед открытыми сейчас внушительной толщины железными воротами с трехметровой, примерно, высоты створками — шлагбаум и бетонный колпак КПП, больше похожий на ДОТ, а может, им и являющийся. Возле шлагбаума стоят двое парней в обычной армейской «Флоре» с шевронами Дорожной Стражи, в стареньких бронежилетах, вооруженные «веслами»[15] с цевьем и прикладом из коричневого пластика.
