«пятой колонны» и создавались подобные диверсионные группы, особенно в послевоенные пятидесятые-шестидесятые годы прошлого века.
Худощавые и упитанные, смуглые и бледные, разные, по-восточному загорелые и скуластые лица этих людей окружали меня. Быстрые взгляды, торопливая тревожная речь – все это создавало предельно напряженную атмосферу, и я все это время оставался в состоянии сжатой пружины.
– Ну что ж, говорю, коль играть, так играть. Я предлагаю в очко – это двадцать одно.
– О, – в одно горло проревели они, – идет!
Первым банкую я, взял карты, по-блатному их перетасовал, проверил «крылышки» и поставил на кон тридцать штук тридцатирублевых купюр – девятьсот рублей, один кричит – мало! Кладу еще шестьдесят штук – две тысячи семьсот рублей. А этот горлопан сидел слева от меня и, разумеется, первым играл со мной. Отвлекусь немного и объясню – нам когда-то преподавали картежное ремесло: и девятку, и преферанс, и двадцать одно.
Колоду мне подали старую, я ее тут же выкинул и сказал:
– Мечеными не играю.
После непродолжительного смятения мне кинули на стол запечатанную колоду, я ее расклеил и всем дал по одной карте, последнюю положил себе. Успел сыграть партий пять, как почти на голову свалилась милиция, и всех, в том числе и меня, арестовали, но кто-то, и до сего дня не могу понять кто, сунул меня ножом в самую поясницу.
Разумеется, я больше от неожиданности, чем от боли, упал и почувствовал, что из спины бежит кровь. Кто-то крикнул – к коновалам его, то есть к врачам в больницу.
Так я получил первую бандитскую отметину. Но рана была неглубокой, через три дня я уже своим ходом уезжал в Чимкент через Ташкент. Хелен Бреун в это время, пока я находился в больнице, была в автомашине, но под охраной милиции.
Навек я запомнил эту игру, этот нож, который всю мою жизнь держат за моей спиной враги моей Родины, и меченую колоду карт, которую мне хотели подсунуть. Меченую колоду, которую всегда включают в игру те, кто против нас, кто по другую сторону баррикад, кто не может нас обыграть честно и поэтому постоянно подсовывает крапленые карты. Но я никогда не пущу ее в игру, я всегда вижу ее, эту колоду. Спустя полвека я вижу все сквозь завесу времени, сквозь любую завесу, сквозь стены и любую бронезащиту, я отчетливо и ясно вижу ее и никогда не допущу в игру. Их меченую колоду.
Когда я уезжал из Бухары, Умаров мне напомнил: «Все-таки они раскусили тебя, что ты за птица, видать целились не в поясницу, а живот распороть». У «картежников» изъяли тридцать четыре пистолета, четырнадцать кинжалов, шесть гранат и семь обрезов. У самаркандской банды стволов было побольше, но не было гранат. У «дяди» Хелен Бреун в доме, где он временно проживал, изъяли ручной пулемет и два автомата. Бреун этого ничего не знала, только причитала:
– Звери, бандиты. Они могли бы тебя зарезать насмерть.
Так мы все же уехали из Бухары, минуя Самарканд. Проезжая мимо чайханы в Мерзачуле, я не увидел баяниста. Остановились покушать только около реки Сырдарьи, поели плов, попили чайку. Я переодел рубашку, так как мой бинт и рубашка пропитались кровью. Когда Хелен делала перевязку, то почувствовалась определенная профессиональность медика. Она сорвала совсем молоденький лист подорожника, вчетверо сложила бинт и только тогда начала завязывать. Я сразу подумал – прошла подготовку оказания первой медицинской помощи. В Ташкент приехали, когда уже стало вечереть. В Ташкенте была база «Союззаготавтотранса»: что-то вроде гостиницы и заезжего дома, здесь мы и остановились. Выделили нам комнату с окном во двор и на тополевую рощу.
– Лена, – сказал я, – ты приведи все в порядок, а я свяжусь с руководством своей автобазы, а то из-за этих картежников я и груз не получил, едем порожняком. Только хорошо закрывайся, даже если дядя здесь окажется, не открывай (хотя я знал, что «дядя» и «братики» уже здесь не появятся).
Она спросила:
– А ты скоро вернешься?
– Скоро, как только дозвонюсь – вечер, пьянствуют теперь где-нибудь черти…сказал я растерянно… и ушел.
Когда вышел за эту гостиницу к дежурному пункту, где есть телефон, позвонил и сразу спросил:
– Решетников далеко от вас? (это Чуприн Александр Васильевич, один из оперативных псевдонимов Гущина.) – Здесь он где-то… Саша, ты где? К телефону! Слышу знакомый голос:
– Слушаю!
– Это я, жду вот у пункта СЗТ.
Через минут десять Александр Васильевич подъехал на «Победе», и мы поехали к Жукову Г. К. в штаб Туркестанского военного округа. Едва подъехали к штабу, смотрим:
Жуков Г. К. и Д.Д. Лелюшенко подходят к ЗИМу, принадлежавшему Лелюшенко. Александр Васильевич моргнул фарами, они приостановились и быстро повернулись к нам.
Мы вышли из машины, Александр Васильевич доложил Жукову о нашем прибытии. Это была моя первая встреча с Г.К. Жуковым. Он осторожно обнял меня и сразу спросил:
– Ранение очень серьезное?
Я говорю:
– Нет, сантиметра два-три носиком кто-то сунул.
– Ну ладно, – говорит, – по дороге и в госпитале поговорим.
– Не надо в госпиталь, все заживет!
– Нет, нет! Едем!
Приехали в госпиталь, там все забегали. Я принял душ, меня по-настоящему перевязали. Мы поговорили обо всех проделанных делах, я рассказал, что Хелен сидит в гостинице для шоферов. Раньше просила поехать в Андижан, Сталинобад и Красноводск, сейчас молчит – дрожит как осиновый лист.
– Она и так тебя протащила через огонь и медные трубы. Курбатов уверял нас, что из Бухары ты живым не вырвешься. Мы боялись, что ты поедешь в Красноводск, во-первых, нам не понятен ее замысел, всю банду там Курбатов вчера арестовал, а мы потеряли твой след, – сказал Г. К. Жуков, – поэтому Курбатов и рванул в Красноводск, всех попеленали, а тебя нет. Вчера позвонил Сафронов и рассказал, как одному из азартных картежников пузо пропороли, разумеется, говорил он о тебе. Ну слава богу, что хорошо закончилось, зачистку здесь мы провели неплохую. Что будем делать дальше? Лучше тебя сейчас никто ничего не разведает.
– Первое, – сказал я, – по всей Средней Азии их разведка плетет свою паутину и агенты больших капиталов тоже плетут, во-вторых, основной спектакль будет разыгрываться не здесь или пока не здесь. Моя спутница объясняет, что у нее есть родственники в Грузии и в Москве, но очень хочет побывать в Андижане и Сталинобаде. Это все помимо Красноводска. Она даже предложила мне доехать до Красноводска, оставить там автомобиль и пароходом через Каспий в Азербайджан и Грузию. Но в Самарканде я ее оставлял на сутки с дядей и братьями. Видно, между ними произошла большая ссора, она от них просто сбежала ко мне и даже в дороге плакала.
