— Ничего не пытаться сделать? Тогда лучше пойти и сразу застрелиться.
— Застрели Дудаева — и спасайся… — Николай с силой засунул пистолет Андрею за пояс. — Люди испортились, ты им ничем не поможешь. Разве что палачей из жалости постреляешь.
— Нет, Николай. Люди — самое ценное, что есть на свете. Можно потерять страну, богатства, нефть, годы — но людей бросать нельзя. С людьми надо терпеливо. Они ведь не все плохие — плохих людей меньшинство; плохие просто вопят и гадят громче, и оттого кажется, что их много. Да люди ведь и раскаяться могут… Главное, людям даже намёка нельзя давать на то, что их бросили или не уважают. В этом большая ошибка наших: нет, чтобы показательно сдувать с людей пылинки и бахвалиться этим на каждом углу, как делают западники — наши устало молчат, мол, дела скажут лучше слов… А людям надо объяснять — постоянно, терпеливо и с уважением — потому что твоих дел могут просто не понять. Так что драка будет за головы людей. За ценности. Своих не бросим!
— За головы людей… — Николай скептически вздохнул, и вдруг хлопнул себя по лбу. — Слушай, да что мы тут философию развели?! С чего мы вообще решили, что ты вернёшься домой?
— О чём ты? — хмуро спросил Андрей.
— Никто же не обещал, что ты вернёшься обратно, в восемьдесят пятый. «Эвакуация» — а куда, не сказано. Ты — парень талантливый. Голова. Вот, наверное, и решили тебя прибрать для будущего — раз всё равно пропадёшь. Спасти. А на экскурсию послали — чтобы сам во всём убедился, чтоб сговорчивым был…
— Не знаю… Слишком сложно получается. Думаю, это не так. Не бойся: своих не бросим!
Андрей похлопал Николая по плечу. Странное дело: словно это он собирался защитить Николая от беды — а не наоборот.
— Чудной ты, Андрей… Может, всё-таки останешься? Пропадёшь… — Николай вставил ключ зажигания. Ожило радио: диктор по-прежнему с наслаждением токовал об экономических успехах.
— Нет! Смотри…
На размытой дороге появились люди, целая процессия — они шли к ангару. Как толпа, выходящая из кинотеатра. И гаишник в стороне, нетерпеливо помахивающий жезлом в сторону ангара — мол, поторапливайтесь, не задерживайтесь…
«Ашёт-джян!» — человек с лицом небритого Фрунзика Мкртчяна тащил набитую чем-то огромную сумку, а рядом, словно в прострации, ничего не слыша и не реагируя, шагал нарядными кроссовками по грязи молодой армянин, упакованный в новенькую кожаную куртку и новенькие джинсы. Он сутулился, как будто мёрз; в его остановившихся карих глазах плескалась чёрная тоска. Следом шла большая семья — азербайджанцы. Потом ещё двое — славянского вида. Потом четверо кавказцев. Грузины? Абхазцы? Потом ещё и ещё. Десятки, сотни людей. И в каждой группе людей был один, который шёл как лунатик, и в глазах которого стояла смертельная тоска — мужчины, женщины, молодые, пожилые… Они подходили к воротам, прощались — кто коротко, кто сердечно — и тот, что с лицом лунатика, заходил туда — а остальные возвращались, настороженно поглядывая на встречных. И гаишник, торопящий жезлом…
И всё шли, и шли люди, молча — всё новые и новые. Фильм, который они посмотрели, воистину был великим — заурядное кино не может вызвать такого потрясения у зрителей…
В полуопущенное стекло машины постучали.
— Андрей Васильевич! — донёсся с улицы знакомый низкий голос. — Вот Вы где спрятались… У нас мало времени! — по ту сторону стекла стоял невысокий пожилой мужчина, пенсионерского вида — седоусый, в стареньком плаще, потёртой шляпе и задымлённых очках. Он приветливо улыбался и показывал часы. На его руке, под часами, уродливо багровел старый ожог. Ветер трепал длинные седые волосы, и было видно под ними, что шея мужчины тоже обожжена.
— Видишь, всё не так просто… — Андрей решительно открыл дверцу. — Я должен быть там. Я не хочу такого будущего — и очень многие не захотят. Мы не будем молчать — мы будем защищать наш мир.
Пистолет тяжело стукнулся о резиновый коврик. Николай горько покачал головой.
Возле ворот уже никого не было, кроме обожжённого мужчины, терпеливо стоящего поодаль. И ещё несколько провожающих, не ушедших сразу — они настороженно стояли группками метрах в двадцати, желая хоть что-то понять или досмотреть всё до конца.
— Ну, бывай тогда, — Николай стиснул руку Андрея. — Береги себя! Напиши мне, или позвони. Только обязательно сегодня!
Они крепко обнялись на прощание, и Николая защемило до слёз, когда он отпустил этого хорошего парня, такого маленького и совсем несильного, но твёрдо решившего воевать с мельницами. Андрей криво улыбнулся, повернулся и ушёл, не оборачиваясь. Следом за Андреем к ангару пошёл обожжённый человек в шляпе.
— Подождите! — крикнул ему Николай. Тот нехотя обернулся.
— Объясните же, наконец, что происходит?!
Человек тускло сверкнул задымлёнными очками, и было непонятно, смотрит он на Николая, или мимо. Очки, вполне современные и даже модные, выглядели какими-то заношенными и потёртыми, и одна из дужек была аккуратно подклеена полоской скотча.
— Ничего не происходит… — равнодушно пожал человек плечами и поднял ворот плаща. — Просто выходной. База откроется в понедельник.
После секундного колебания, он беззвучно что-то добавил. Что — Николай не понял: просто человек коротко шевельнул губами, с преувеличенной артикуляцией, резко отвернулся и зашагал. Ворота ангара за ним закрылись.
Часы показывали 13:02.
Николай ощутил себя обманутым. Его, очевидно, использовали — для какой-то неведомой цели — и теперь цинично выбросили, оставили валяться, как яркий пустой стаканчик от попкорна, на сидении в опустевшем кинозале. Конец фильма… И снова закусило сосущее тоскливое предчувствие, будто сейчас что-то произойдёт. Что-то очень важное — и страшное…
Что же обожжённый шепнул?.. Губы вперёд — буква «У». Губы в стороны — «Е»…
«Уйдите»?..
«Уходите»?!!
Всё вокруг замерло, как перед грозой: затих ветер, замерла трава, застыли люди, как неживые… Мир опустел и вымер, словно кокон, покинутый бабочкой, и стало тихо. Кинозал после последнего сеанса… Только из открытой машины доносился нудный голос: диктор по радио, очень воодушевлённый экономическими перспективами, всё бубнил и бубнил про очередной скачок доллара и цену за баррель.
Цена за баррель била все мыслимые рекорды.
Почему-то от этого стало невыносимо тоскливо…
…Предчувствие, так часто посещающее обречённых, не обмануло Николая. Важное, необычайно важное — уже происходило. В Баренцевом море, в районе Рыбачьего, пара многоцелевых атомных подлодок «Си-Вулф», наконец, смогла установить надёжный акустический контакт с подводным крейсером проекта 667БДРМ, единственным находящимся на боевом дежурстве ракетоносцем Российской Федерации, о чём немедленно было доложено по спецсвязи.
…В море Лаптевых и в Карском море четыре подлодки «Огайо», каждая несущая полторы сотни усовершенствованных малозаметных крылатых ракет «Томагавк», скрытно вышли к рубежам пуска — диким и голым, давно заброшенным северным прибрежным областям, совершенно, даже на размер фигового листика, не прикрытым радиолокационным полем ПВО. Три с половиной часа подлётного времени до самой дальней цели — и одновременный хирургический удар…
…Остальные «Огайо» — уже в слепых зонах дырявой системы предупреждения о ракетном нападении…
… И десять «противоракет» в Польше. Десять самых обычных ракет средней дальности с ядерными зарядами — на расстоянии удара рапиры, ещё ближе, чем при Рейгане — готовые в течение четырёх-пяти минут вынести командные центры…
…А кое-где на местах, тем временем, некие облагодетельствованные людишки ревностно следят, чтобы их подчинённые сегодня не проявили ненужного служебного рвения…
…«Иджисы» уже патрулируют Канадский Арктический архипелаг, в полной готовности защитить человечество от зла, и перехватить уцелевшие единицы ракет, если произойдёт какая-то случайность…
…Свободная пресса — в готовности всё объяснить миру, предоставив шокирующие доказательства русского плана завоевания мира, омерзительного и по-фашистски страшного, упреждённого и сорванного в самый последний момент.
С появлением новых высокоточных средств поражения — старые советские нормы гарантированного ответного ущерба, предполагающие выживание нескольких процентов боезарядов после пропущенного первого удара, безнадёжно устарели… Никакой авантюры, надёжный расчёт: быстрыми точечными ударами выбить из рук медведя ядерную дубину, укротить и приступить к решительным переговорам, обеспечив энергетическую безопасность цивилизации, попавшей в трагическую зависимость от варваров. И заодно — выполнить Божественную волю, направив в лоно истинного христианства гигантскую Россию, заблудшую в своём тысячелетнем полуязычестве…
