Они принялись за торт. Виталий Дмитриевич ел жадно, кусок за куском.
У Сергея почти не было аппетита, да и Сорок Третий явно не был поклонником сладостей. Было ясно, что он пригласил сюда Пустельгу совсем не за этим.
– Что ж вы не едите? – карлик откинулся на стул и вздохнул. – Знаю! Вы, любезный Юрий Петрович, просто уговорили нашего новенького навестить меня. Так сказать, повысить мне настроение. Ну, спасибо…
Пустельга удивился – оказывается Сорок Третьего звали Юрием Петровичем! Здесь зэк не скрывал своего имени. Итак, Юрий Петрович Сорок Третий…
– Юрий Петрович наверно успел рассказать вам, – Тридцать Первый повернулся к Сергею. – Здесь все считают, что лишился ума, после того, как меня бросила супруга…
Зэк еле заметно кивнул, но Сергей предпочел отделаться неопределенным угуканьем. Карлик вздохнул.
– Смешно, правда? Старик, похожий на какое-то чучело… Но ведь я все еще не разучился думать! Почему? Не могу понять…
Он заговорил быстро, так, что Пустельга еле различал отдельные слова: Тридцать лет, тридцать лет мы жили вместе, ни разу по-настоящему не ссорились. Что же могло случиться? Почему она меня бросила? Может, я чем-то ее обидел? Но чем? Даже если так, почему она ни разу не навестила меня, не написала? Я ведь действительно болен! Почему? Они не говорят мне, не хотят волновать. Но я не могу. Я должен узнать…
Сергей постарался незаметно отвернуться. Виталий Дмитриевич тоже не мог вспомнить прошлое, как Сорок Третий, как и он сам. Что сделали с этим безобидным человеком? Или это просто защитная реакция психики, спасающая от самого страшного?
Речь Тридцать Первого стала совсем тихой, неразличимой. Наконец он затих, глаза закрылись, и он недвижно застыл, прижавшись к спинке стула. Зэк чуть заметно дернул щекой и достал папиросы.
– Курите, Сорок Первый! Ну его все к черту, никак не привыкну… Курите, потом проветрим. Сейчас он очнется…
Действительно, не прошло и двух минут, как Виталий Дмитриевич открыл глаза.
– А? – дернулся он, но тут же успокоился. – Кажется, я опять… Извините, товарищи… Юрий Петрович, вы говорили вчера, что наш новенький…
– Да, он, кажется, по вашей части…
Карлик вскочил со стула. Пустельга тоже встал, но решительный жест маленькой ручки остановил его:
– Сидите, сидите, Сергей Павлович. Я быстро. Надеюсь, Юрий Петрович все же ошибся. Если ваши с ним случаи сходны, то волноваться нечего. Сама по себе амнезия конечно, малоприятна…
Не прекращая говорить, Виталий Дмитриевич осторожно взял Сергея за руку, пощупал пульс и замер. Затем сморщенное лицо дернулось, Тридцать Первый проговорил нечто вроде: «Ох ты!» – и легким движением прикоснулся сначала ко лбу, а затем к шее Сергея – там, где проходила артерия.
– Сергей Петрович… любезнейший… если можно, к свету. Я должен осмотреть глазное яблоко…
Осмотр на этот раз длился долго. Карлик хмурился, вздыхал, а затем кивнул на стул:
– Садитесь… Рассказывайте, и поподробнее…
Слушал он внимательно, время от времени кивая. Затем вздохнул и покрутил головой:
– Несколько вопросов, если можно. Только не обижайтесь…
– Ни в коем случае, – Пустельга тут же вспомнил психиатра.
– У вас, как я понял, очень плохой аппетит, предпочитаете все жидкое и, желательно, теплое. Так?
Сергей кивнул. Сейчас должен последовать вопрос о бифштексах.
– Привкус крови во рту ощущали?
– Нет! – Пустельга удивился. – По-моему… Нет, ни разу…
– Так… А желание… уж, извините… попробовать свежей крови…
Поразил не сам вопрос, а то, что его об этом уже спрашивали. Вот они, бифштексы с кровью!
– Нет. Я даже кровяной колбасы не ем.
– Ну и хорошо…
Виталий Дмитриевич прошелся по комнате, затем опустился на стул и легко ударил ребром ладошки по дереву:
– Так. Порадовать ничем не могу, Сергей Павлович. Разве что – болезнь ваша проходит в самой легкой форме. Это единственный положительный момент…
– Какая болезнь? – еле выговорил Пустельга. Значит, никакой травмы на боевом посту! Его обманули и в этом…
– Так называемая болезнь Воронина. Открыта моим близким приятелем перед самой мировой войной на Среднем Урале. Василий Воронин был тогда молодым земским врачом. Однажды его вызвали в одну глухую деревню где-то под… Впрочем, это неважно. Воронин был умница, сразу понял, что перед ним нечто совершенно неизвестное науке…
Виталий Дмитриевич замолчал, а затем махнул рукой:
– Ну, это все в далеком прошлом. Василий пропал без вести в 18-м, на юге. К этому времени мы уже выделили вирус – возбудитель болезни. Искали метод лечения… Мне поручили создать состав, в котором возбудитель болезни Воронина мог существовать в течение длительного времени. Дело в том, что в обычных условиях он быстро погибал, и слава Богу… Увы, мне это удалось. Состав назвали ВРТ.
«Почему?» – хотел спросить Пустельга, но удержался. «В», похоже, означало «Воронин». Возможно, остальные буквы тоже были инициалами.
– Да… И в том же 18-м я был вызван на Лубянку. Со мной беседовал некто Кедров, он, кажется, тогда был заместителем Дзержинского. Меня уверяли, что большевики чрезвычайно заинтересованы в лечении болезни, обещали новую лабораторию, сотрудников… Тогда я был еще в здравом уме, Виталий Дмитриевич усмехнулся и покачал головой. – Да, я был в здравом уме и решил на следующий день уничтожить все запасы ВРТ, а заодно и документацию. Увы, Кедров оказался сообразительнее, его люди захватили лабораторию тем же вечером. Меня арестовали, и до 21-го я был в специальном лагере под Псковом…
Тридцать Первый вновь умолк и замер, прикрыв глаза. Молчание тянулось долго, наконец он вздохнул, попытавшись улыбнуться:
– Извините… Мои личные неурядицы не имеют к данной истории прямого отношения. В общем, насколько мне удалось узнать, Кедров продолжил работы по ВРТ. Не сам конечно, хотя он, вроде как, врач, давал клятву Гиппократа… Естественно, речь шла не о лечении. Надеюсь, вы уже поняли, Сергей Павлович?
– Этот состав… вводил здоровым людям? – Пустельга даже привстал, чувствуя как его вновь охватывает холод. – Но зачем?! Хотя… Я, кажется, понял! Человек теряет память, его можно использовать, как какой-то… механизм…
– Если бы только это, – маленький человечек скривился. – Увы, любезнейший Сергей Павлович, это не самое страшное.
– А что… самое страшное?
– Нет-нет, лучше промолчу. Вам, да еще в вашем состоянии, это совершенно ни к чему. Болезнь может протекать в разных формах, у вас самая легкая ну и слава Богу… Правда, в некоторых случаях человек не теряет памяти, но это как раз в самых безнадежных ситуациях…
– А как это лечится? – вмешался в разговор зэк. Виталий Дмитриевич покачал головой.
– Не лечится… Увы… В самых легких случаях, таких, как у Сергея Павловича, можно несколько притормозить: те же переливания крови… Но вылечить не удалось еще никого. Во всяком случае, еще год назад… Да, как раз перед тем, как я очутился здесь…
– Значит, вы продолжали заниматься болезнью Воронина? – Сорок Третий недобро усмехнулся.
– Мой грех, мой страшный грех… Лена, жена… она все время говорила мне… Если бы это была просто болезнь, как, например, бубонная чума! Это страшнее… Как-то я нашел в бумагах Воронина запись, которую тот сделал на Урале, там, где встретил первых больных. Так сказать, народная версия происхождения этой напасти… Так там, представляете, сказано, что больной умирает почти сразу, а то, что остается, – лишь его видимость. Душа уходит, остается тело и дух…
– Простите, что остается? – не понял Пустельга.
– Там так сказано. Душа уходит, остается тело и дух. А потом и дух исчезает, а в тело вселяется бес…
Звучало жутковато, хотя и непонятно. Наступило молчание, которое нарушил Сорок Третий.
– Кажется, сообразил! По народным представлениям, у человека не одна, а две души. Одна – та, что дается Богом. Вторая – своеобразный человеческий двойник, он не покидает землю и после смерти. В Древнем Египте эти души называли Ка и Ба, на Украине – душа и доля… Любопытная версия! Душа уходит, остается дух – хранитель тепла, который пользуется крохами того, что уцелело от прежнего хозяина. К моему случаю подходит в самый раз. Я не помню ничего, связанного со мною лично, зато, как видите, вспомнил про Ка и Ба. Сергей Павлович, я не слишком вас шокирую?
– Нет, ни в коем случае, – майор уже успел успокоиться. – Легенда, действительно, очень точна. Но ведь вы не больны?
– У Юрия Петровича что-то совсем другое, – подтвердил Тридцать Первый. Может, просто последствия травмы – обычная амнезия… В таком случае, это со временем пройдет… Кстати, Юрий Петрович, меня про вас расспрашивала девушка – ваш лечащий врач. Она вообще интересовалась болезнью Воронина и моим препаратом.
– Любовь Леонтьевна? – не удержался Сергей.
– Да, кажется. Она не с нашего этажа, так что могу спутать. Симпатичная девушка, все надеется нам, грешным, помочь. Она думает, что руководство скрывает какие-то подробности о действии ВРТ. Я, конечно, рассказал все, что мне известно. И о ВРТ и о голубом излучении… На пятом этаже сейчас лежат двое – в очень тяжелой форме…
