За столом пантомиму заметили и раздался взрыв хохота, который еще больше смутил юную пару. Рондле сложил сердечком красные губы, и его лицо херувима, обрамленное белокурыми локонами, приобрело детское выражение.
— Похоже, сегодня мы присутствуем при рождении любви, — промурлыкал он медовым голоском.
— Что всегда прекрасно, — продолжила Коринна, когда веселье достигло пика, и повернулась к товарке с видом старшей: — Ну е, мадемуазель Жюмель, не будьте такой букой. Нынче ночью к вам в постель пожалует не просто клиент, а сам господин Мишель де Нотрдам, великий ученый и победитель эпидемии. Что же вы корсет-то зашнуровали до самой шейки? Распустите шнуровку, покажите господину медику, что его ожидает после ужина.
У Жюмель вспыхнули уши, что вызвало новый взрыв веселья за столом. Расценив это как вызов, девушка рассерженно вскочила и с гордостью дернула за шнурок.
Рабле присвистнул:
— Черт возьми, уж на что Коринна хороша, но и Жюмель не шутит. Теперь понимаю, что такое «близняшки», на которых намекает ее прозвище.
Чувствуя себя очень неловко, Мишель скользнул взглядом по нежной коже, по родинке над правым соском. Чтобы придать себе важности, он поднес к губам кубок с вином и осушил его до дна. Снова встретившись со взглядом Жюмель, он увидел, что на этот раз глаза девушки молили о пощаде, а былая гордость исчезла бесследно. И он почувствовал себя мерзавцем. Резким движением поставив кубок, он поднялся, подошел к девушке и грубо стянул шнуровку блузки, прикрыв ей грудь.
— Пойдем погуляем, — сказал он, — а то здесь становится нечем дышать.
Рондле с улыбкой покачал головой.
— Да это и вправду любовь.
— И еще какая! — воскликнул Рабле своим красивым баритоном. — Друзья, предлагаю тост за наших голубков! Даже когда бушуют эпидемии, жизнь продолжается!
На шуточки, которые за этим последовали, Мишель не обратил внимания. Он вытолкнул Жюмель на улицу и пошел с ней рядом, не говоря ни слова и не прикасаясь к ней. Только когда они довольно далеко отошли от гостиницы, он сказал без всякого выражения:
— У тебя нет плаща, ты замерзнешь.
Девушка посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась:
— Замерзну? Сейчас август, и весь день светило солнце.
— Ну да, солнце светило. — Мишель не находил что сказать. — А на небе полно звезд.
— Ты ведь их изучаешь, правда? Мне сказал Гийом Рондле.
Мишель невольно вздрогнул.
— Гийом был с тобой в постели? — спросил он, сам понимая, насколько глупо задавать такой вопрос проститутке.
Жюмель ответила поистине соблазнительным взглядом, а может, в глазах просто блеснул лунный свет.
— Не думай об этом. Давай лучше воспользуемся тем, что на улице никого нет.
Она схватила Мишеля за руку и втащила на галерею какого-то дома с заколоченными окнами. Почти с вызовом глядя ему в глаза, Жюмель начала распускать корсет. Спустились плечики блузки и открылись круглые, полные груди. Ее голос вдруг снова стал застенчивым:
— Они тебе нравятся?
— А если нравятся?
Мишель прижал ее к себе и поискал губами девичьи губы. Затем языком разжал ее зубы, которые легко подались, и языки начали свой танец, догоняя друг друга. Пальцы Мишеля в это время сжимали грудь девушки, слегка вздрагивая от соприкосновения с напряженным, тугим соском.
Задохнувшись, он оторвался от губ Жюмель и припал к родинке над правым соском, украшавшей нежную белую кожу. Поцеловав родинку, он спустился к соску, завладел им и принялся сосать, словно надеялся, что из него хлынет амброзия.
В этот момент девушка резко вскрикнула, и это явно не был крик наслаждения. Она оттолкнула от себя сопротивлявшуюся голову Мишеля и в испуге указала на портик дома напротив.
— Там! — прошептала она. — Там кто-то на нас смотрит!
Мишель посмотрел, куда она указала, но ничего не увидел.
— Что ты выдумываешь? — спросил он раздраженно. — Там никого нет!
Жюмель быстро поправила корсет и блузку.
— Посмотри хорошенько. Там прячется человек! И на нем черный плащ.
— Это он! — в гневе закричал Мишель и выскочил из-под галереи.
Темная тень попыталась прижаться к стене и стать невидимой, но студент ухватил край плаща и рванул его на себя. Показалось лицо незнакомца; он был бледнее обычного и придерживал руку, словно оберегая ее.
— Надеюсь, шпага при вас, сударь? — вскричал Мишель вне себя.
Из-под тяжелых век Молинаса сверкнули холодные глаза, в них читалось смущение, почти граничащее со страхом.
— Допустим, при мне, но у вас ее нет, — прошелестел он надтреснутым голосом. — Вы ведь не дворянин, хотя ваш отец сделал все, чтобы его считали таковым. Вы всего лишь жалкий еврей, потомок такого же жалкого еврейского рода. Обрезанный.
Мишель замахнулся, чтобы изо всей силы ударить испанца, но тот был проворнее. В мгновение ока он левой рукой вытащил тонкий и острый кинжал, сверкнувший в лунном свете.
— Не делайте глупостей, — медленно произнес он, — и отпустите меня, иначе мне придется вас убить.
Послышался отчаянный крик Жюмель и шум шагов. Первым прибежал Антуан Сапорта, за ним остальные студенты.
— Кто бы вы ни были, бросьте клинок на землю, — угрожающе прошипел Антуан, — иначе вы отсюда живым не уйдете.
— Вы, конечно, можете ранить или убить Мишеля, — раздался голос Рабле, — но подумайте, что мы потом сделаем с вами.
Испанец не опустил кинжала и только переводил сверкающие глаза с одного лица на другое, в то время как студенты окружали его, как охотники — раненого зверя.
— Вы не знаете, с кем имеете дело, — прошептал он, слегка заикаясь. — Предупреждаю, вы в смертельной опасности.
— Пока что единственный, кто в смертельной опасности, — это ты, — возразил Сапорта. Он приподнял полу куртки. У пояса висела короткая шпага. Рука Антуана легла на эфес. — Ну что, бросишь кинжал или нет? Ты ведь понимаешь, что на сегодня твой план убить Мишеля сорвался.
— И вы меня отпустите?
— И мы тебя отпустим.
Испанец секунду размышлял, потом снова спрятал кинжал под плащ. В ту же секунду на него бросился Рондле и крепко схватил за шиворот. Мишель наконец-то смог отвесить преследователю долгожданную оплеуху. Рабле оттащил друга в сторону, и его палец уперся испанцу в грудь.
— А теперь, пока мы окончательно не потеряли терпение, ты нам скажешь, кто ты такой.
— Вы обещали… — запротестовал испанец.
— Нe волнуйся, мы свое слово сдержим. Но сначала ответь на простой вопрос: кто ты такой?
Не на шутку стиснутый Рондле, пленник закашлялся. Его бледное, как у трупа, лицо исказилось от страха. Однако в ответе, который услышали студенты, прозвучали надменные нотки:
— Я принадлежу… к инквизиции Испании.
— Ворон поганый! — вскричала Коринна, которая все время стояла поодаль, уперев руки в бока.
Рабле с сомнением покачал головой.
— Быть не может! Братья проповедники не уполномочены носить оружие, кто бы они ни были, доминиканцы или францисканцы. К тому же у тебя нет тонзуры. Друзья, этот человек врет.
Рондле крепче сжал испанца, и тот снова закашлялся.
— Я… не монах. Я фамильо. Наша инквизиция пользуется услугами… агентов.
— Вот теперь мы можем тебе поверить, — удовлетворенно заметил Рабле. — Шпион и раб. — Он повернулся к Сапорте. — Антуан, что там за колья? В темноте не видно.
— Это подпорки галереи.
— Выдерни-ка несколько самых суковатых. Этот человек — раб, и наказать его следует, как раба.
Сапорта охотно подчинился, вместе с ним за кольями бросились Рондле и Робине. Молинас с ужасом уставился на своих мучителей.
— Вы дали слово… — просипел он.
— Ты становишься однообразен, дружище, — весело заметил Мишель. — Мы тебя отпустим, раз дали слово, но не раньше, чем ты понесешь заслуженное наказание.
— Но я ранен в руку…
— А нас не интересуют твои руки, мы хотим отрихтовать тебе спину.
— Может, его лучше раздеть? — ангельским голосом проворковала Коринна.
Рабле тряхнул головой:
— Ну уж нет. Раздевать мы предпочитаем вас, женщин. А мужчины пусть остаются одетыми. К тому же этот больно страшный. — Он взглянул на колья, принесенные Сапортой. — Отлично. Дай Мишелю самый увесистый. Первый удар за ним.
Мишель не заставил себя просить. Пока Рондле поворачивал испанца спиной, он взял дубину и взвесил ее на руке. Потом с размаху ударил шпиона, да так, что тот застонал.
— Прекрасный удар, — прокомментировал Рабле, словно присутствовал при игре в лапту. — Теперь моя очередь. Ну-ка…
Он выбрал кривой кол и резко опустил его на плечи испанца. Тот выгнул спину и застонал еще громче.
Казалось, студенты решили помериться силами, избрав своей мишенью спину Молинаса. Потом настала очередь Коринны и остальных девушек, высыпавших из таверны. Только Жюмель испуганно жалась в сторонке. Наконец Рондле ослабил хватку, и пленник без чувств повалился на землю.
