— Александр Фёдорович, — растерянно произнёс Володя.
— Ты давай, узнай, все ли на месте министры и когда начнётся совещание, а я поработаю с бумагами, как тут у вас всё, наверное, запущено. Замы мои работают, в частности, Скарятин?
— Что вы, Григорий Николаевич каждый день приходил и со всеми бумагами разбирался, пока вас не было.
— Молодец, быть тогда ему министром юстиции.
— Так это да, а вот и он уже идёт.
— Александр Фёдорович! — войдя, Скарятин сразу заметил Керенского и с некоторым удивлением крепко пожал ему руку.
— Я столько всего слышал, как вы себя чувствуете?
— Спасибо, всё хорошо. А вы готовьтесь к должности министра юстиции, сегодня я её пробью для вас.
— Премного благодарен.
— Да, я заберу пару своих вещей из кабинета, и он полностью в вашем распоряжении.
Скарятин наклонил голову в знак понимания, и Керенский за пять минут очистил от нужных ему вещей кабинет, оставив их пока у Сомова, и сразу направился в зал совещаний. Его часы-луковицы в серебряном корпусе показывали время 08.52. В самый раз поспешить.
Керенский вошёл в зал в числе последних, вслед за Годневым. Оглядев каждого, сел на своё место. В это самое время в холл здания зашли солдаты из Совета общественного порядка, а на каждом этаже заняли свои места хорошо вооружённые люди из Бюро, разбитые на тройки.
— Ну, что же, господа, наше предыдущее совещание закончилось совершенно трагически. Два наших министра Гучков и Милюков были арестованы господином Керенским, и вот через пару дней в него снова стреляли, и даже бросили бомбу. Жизнь каждого из нас сейчас висит на волоске. У нас кризис! Кто что хочет сказать по этому поводу?
Все засуетились и заёрзали на стульях, косясь на Керенского, который с невозмутимым видом сидел на своём месте. Коновалов порывался что-то сказать, но так и не решился, Терещенко, взглянув на одного и на другого, негромко проговорил.
— Надо подавать в отставку и набирать новый состав правительства.
Все сразу загудели, заволновались, послышались крики с мест о несвоевременности этого события, и все оглядывались на всесильного сейчас Керенского, но всё же, один из них отважился высказаться, и это был министр земледелия Шингарёв.
— Что происходит, господа? Керенский захватывает власть, Петросовет превратился в сборище непонятных людей, сидящих целыми днями напролёт в Таврическом дворце и ничего там не решающих. У нас огромное количество погибших и…
— Вы правы, — перебил его Керенский, — у нас огромное количество погибших революционеров, на меня совершили покушение эсеры, нападение отбито, я жив. И, помилуйте, я захватываю власть? Нет, к этому меня вынуждают обстоятельства и ваша собственная неспособность что-либо решить. Но это ещё не всё. Сегодня ночью ко мне подослали убийцу — полковника Герарди, и лишь чудом я смог выжить. Его сейчас допрашивают, но уже ясно, что в этом деле замешаны великие князья. По моему приказу заново арестован император и препровождён в Петроград для допроса и содержания под стражей.
При этих словах князь Львов с облегчением вздохнул. Всё разрешилось и без него.
В этом момент в дверь аккуратно постучали, и, не дожидаясь разрешения, в дверной проём просунулась голова офицера. Найдя глазами Керенского, он приложил руку к фуражке и проговорил.
— Господин министр, здание взято под охрану силами Бюро.
— Спасибо, уважаемый, я понял, вы свободны.
Офицер исчез, а все разговоры разом прекратились.
— Господа, я согласен с министром земледелия господином Шингаревым, правительство должно уйти в отставку. В течение суток-двух будет назначено новое. Единственное, что скажу, мы с князем Львовым назначили министром юстиции моего товарища Скарятина Григория Николаевича. Есть ли возражения?
Возражений не было.
— Я остаюсь министром внутренних дел и беру труд принять на себя ещё и должность военного и морского министра, так как, господа, идёт война, и эти должности не должны пустовать. А кроме того, руководство армией не должно быть потерянным. Вы все можете быть свободными, сегодня же будет выпущен декрет о расформировании состава Временного правительства и подготовке к назначению нового состава. Вам об этом сообщат, но с большой вероятностью могу вам сказать, что многие потеряют свои посты, как не проявившие себя на них. Господа! — Керенский встал и наклонил голову.
Задвигались стулья, и министры один за другим начали покидать свои места в полнейшем шоке, они ещё пытались что-то сказать или протестовать, но Керенский открыл дверь, в неё вошёл вооружённый револьвером и карабином офицер, и бывшие министры потянулись на выход. Остался только князь Львов.
— Что вы намерены делать и как быть мне?
— Буду работать, а вам советую освободить занимаемую должность и заняться своими делами, обратиться к богу. Вы же хотели посетить Новоиерусалимский монастырь в Истринском земстве?
— Нет, — с облегчением произнёс Львов, — я хочу съездить в Оптину пустынь.
— Как желаете, Опта тоже хороша для молитв, а вам надо покаяться, поезжайте.
— Да-да, — не стал спорить князь Львов, — Я уже, я сейчас…
— Не надо сейчас, у вас есть два дня, чтобы сдать дела.
— Но кому их сдавать?
— Пока никому, просто оставьте всё, как есть, и отдайте необходимые распоряжения на ближайшие дни и можете ехать. Если надо, я выделю вам охрану.
— Нет, спасибо, я сам доберусь.
— Как скажете, — равнодушно пожал плечами Керенский и вышел из зала заседаний вслед за остальными.
Больше ему тут пока делать было нечего. Зайдя на обратном пути к Скарятину, он объявил, что тот уже может приступать к работе в новом качестве.
Выйдя из Мариинского дворца, Керенский сел в автомобиль и в сопровождении двух грузовиков с охраной поехал в сторону Таврического. На сегодня у него было запланировано ещё одно дело.
К тому же, необходимо ещё организовать встречу с прессой, но не всё сразу, не всё. И главное, кого ставить говорящей головой или председателем? Вот главная изюминка этого компота! Но пока подходящих кандидатур на эту должность не было, а впрочем…
Глава 5. Расправа
«Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся, власть»
В. Ленин
Таврический дворец встретил бурлящей толпой солдат, рабочих, студентов и вообще непонятно кого. Керенский, обгоняя следовавших за ним людей из Бюро, быстрым шагом вошёл внутрь здания, громко приветствуя всех, кто попадался ему навстречу.
Стремительно пройдя по коридорам, поднялся на второй этаж и вошёл в зал заседаний. Там стоял дым коромыслом, как в прямом, так и в переносном смысле. Табачный дым струился вверх, облизывая своими тонкими прядями обшивку зала и балконы. Едкий ядрёный запах давно не мытого мужского тела забивал ноздри, пробивая даже самый сильный насморк.
Загаженность зала была полная, смачные плевки, пепел, грязь, выщербины от оружия на полу ярко дополняли картину народной свободы и свободного поведения. Хорошо, что здесь ещё женщин не было, а то на полу могли быть не только плевки, а ещё и другие биологические жидкости.
Со стороны немногочисленных туалетов тянуло невыносимой вонью. В один из таких Керенский заглянул и ощутил себя, как в далёком детстве. Небольшой полустанок районного центра с одним туалетом на две стороны, пол которого был полностью загажен тёмными пятнами фекалий, клочками перепрелой бумаги и жёлтыми едкими разводами. Здесь было почти также, только бумаги меньше, всё же, дорога она.
Лопухов поблизости тоже не наблюдалось, и Керенский старался не думать, что означают неровные коричневые запёкшиеся полосы, видневшиеся на стенах туалета. Но нос запах прочищал очень хорошо, пробив его полностью. Стараясь не думать о грустном, Керенский направился в президиум.
