в латыни молодой эскулап.
– Чего? – еле шевеля пересохшими губами, спросил Федор.
– Я вижу, вам легче, герр оберст. Давайте я помогу вам одеться. Думаю, через пару дней вы будете в полном порядке. Разве что останется рубец.
– Да хрен с тобой, мели чего хочешь, лишь бы помогло, – тяжело дыша, отозвался Панин. – Коли и впрямь поправлюсь, век помнить буду, а нет, так не обессудь!
Дождавшись, пока командир уйдет, чех обессиленно рухнул на лавку. Вот теперь пальцы его заплясали, все тело затрясло от сдерживаемого панического ужаса. Едва слышным шепотом он произнес:
– Подумать только, Вацек, ты только что провел операцию… Рассек гнойник… Но ведь ты никакой не медик! Что же будет дальше? Во что ты ввязался, дурная голова?! Надо было сказать, что нарыв сам вскроется. А если что случится с этим полковником? Меня же живьем закопают…
Ночью Вацлаву не спалось. Все казалось, что вот-вот к нему ворвутся бородатые русские ратники и, скрутив, потащат на большой плац посреди лагеря, где проходили все церемонии, от молебнов до порки провинившихся. Там зло ухмыляющийся профос зачитает приговор, после чего его непременно повесят. А может, того хуже, посадят на кол. Говорят, эти русские большие искусники в варварских способах казни.
Иногда усталость брала свое, и молодой человек ненадолго забывался, но тогда ему было еще хуже, потому что во сне приходили видения прошлого, которое он желал бы навсегда забыть.
Несмотря на небольшие лета, Попел успел многое повидать. С восторгом восприняв Пражскую дефенестрацию [17], он, как и многие другие его товарищи, приветствовал избрание на чешский трон Фридриха Пфальцского. А когда глубоко оскорбленный всеми этими событиями император Фердинанд Габсбург послал на усмирение восставших протестантов войска, недоучившийся студент старейшего в Восточной Европе Карлова университета тут же добровольно вступил в армию. Однако в сражении на Белой горе войско протестантов потерпело сокрушительное поражение.
Новичку-рейтару повезло, он выжил и сумел, загнав коня, бежать обратно в мятежную столицу Богемии – Прагу. Но вскоре вынужден был, бросив последние пожитки, в спешке покинуть и ее. Оставшись без средств к существованию, молодой человек снова завербовался на военную службу, на сей раз к курфюрсту Саксонии.
Кто знает, возможно, на этот раз его военная карьера и сложилась бы, если бы не случай. Однажды во время марша на них напала вражеская конница, и некоторые из его товарищей бросились бежать. Остальные, впрочем, успели кое-как построиться и начали отбиваться, а потом к ним подошла помощь. Все вроде бы окончилось благополучно, но трусов после боя повесили, и именно Вацлаву выпал жребий помогать профосу.
Его не страшила схватка ни с пешим противником, ни с конным. Он мог, стиснув зубы, идти в строю, не обращая внимания на картечь. Но зрелище человеческого тела, дергающегося в петле, неизменно вызывало в нем дрожь…
Вот гремит барабанная дробь, вот от сильного удара из-под ног приговоренного вылетает скамья, и тот начинает пляску смерти, после чего бессильно обвисает. Казалось бы, все кончено, но руки покойника внезапно оказываются развязанными и тянутся к петле, захлестнувшей шею. Еще секунда, и оказавшийся на свободе мертвец стаскивает с головы мешок и выставляет на свет божий синюшное лицо с закатившимися глазами и высунутым от удушья языком, после чего принимается утробно хохотать… но что самое страшное – это лицо самого Вацлава!
– Черт, снова этот проклятый сон! – пробормотал молодой человек, прогоняя остатки дремы.
Рука его нечаянно зацепилась за лежащий рядом с ним на кровати медицинский трактат, и драгоценная книга с негромким стуком упала на земляной пол. Быстро нагнувшись, он поднял свою единственную надежду на спасение и, прижав к груди, невольно припомнил обстоятельства, при которых получил этот труд.
Все случилось после одной из стычек, когда капитан их банды наемников – мрачный саксонец по фамилии Штире, получил давно причитавшуюся ему мушкетную пулю. Другой на месте старого вояки непременно сдох бы от свинцового отравления, но не таков был их капитан.
Видно, ни ангелам, ни чертям его грешная душа не приглянулась, и Штире в беспамятстве и горячке все еще цеплялся за жизнь, когда его подручные неизвестно откуда притащили перепуганного пожилого доктора, имевшего неосторожность путешествовать в столь неспокойное время. Вместе с ним была доставлена его жена – миловидная дама средних лет в дорогом платье и белоснежном чепце.
– Вот что, господин доктор, – без обиняков начал профос Кирх, бывший в их отряде помимо всего прочего казначеем. – Если вы спасете эту трижды никчемную жизнь, мы, так и быть, пощадим вашу. И даже, чем черт не шутит, может быть, заплатим за беспокойство!
– А если ваш командир умрет? – спросил дрожащим голосом врач.
– Тогда мы похороним его вместе с вашей ученой милостью!
– А ваша прелестная супруга очень близко познакомится со всеми нашими бойцами! – мерзко осклабившись, добавил капрал Нильс, вызвав обморок у несчастной женщины.
– Ты думаешь, она и впрямь так хороша? – высоко поднял брови профос.
– Уж получше тех шлюх, что следуют за нами вместе с маркитантами!
– Хорошо, я согласен, – обреченно кивнул пленник. – Но мне нужен помощник. По возможности аккуратный и хотя бы не слишком пьяный.
– У тебя есть кто-нибудь на примете? – повернулся к капралу Кирх.
– Пожалуй, я пришлю этого недотепу Попела. Из тех, кого я знаю, только он хоть немного соответствует такому описанию…
Явившись на зов начальства, Вацлав удивленно окинул взором собравшуюся здесь странную компанию и спросил:
– Что я должен делать?
– Будешь помогать этому шарлатану и гляди хорошенько, чтобы он или его женушка не сбежали!
– Вы думаете, что капитана еще можно спасти?
– Не твоя забота думать, щенок! Но ты все же старайся, иначе вешать этого мерзкого старикашку придется тоже тебе!
В этот момент жена доктора наконец-то пришла в себя. Кажется, женщина не очень понимала, что вокруг происходит, но инстинктивно чувствовала опасность. Лихорадочно обведя всех присутствующих глазами, она остановила свой взгляд на Вацлаве и, казалось, безмолвно попросила его о помощи…
– Я согласен!
На улице уже светало, спать больше не хотелось, и, чтобы разогнать столь некстати нахлынувшие воспоминания, Попел решил пройтись. Быстро одевшись и накинув поверх камзола плащ, он вышел вон из своей избушки. Весна уже вступала в свои права, однако по утрам все еще случались заморозки, и под сапогами медикуса то и дело похрустывала ледяная корочка. Приткнувшийся к стене лекарни часовой на появление доктора не отреагировал.
– Проснись, каналья! – беззлобно ткнул кулаком в бок прикорнувшего солдата Вацлав и пошел дальше.
Подойдя к берегу протекавшей рядом речки, названия которой он так и не удосужился выяснить, доктор вдруг с ностальгией подумал, что эта местность, в сущности, не так уж сильно отличается от его родной Моравии, где у него было маленькое родовое поместье – скорее даже ферма.
– Эх, доведется ли мне еще увидеть отчий дом? – спросил сам себя он и не смог ответить.
Вдруг совсем рядом раздался приглушенный топот копыт, какой бывает, если обмотать ноги лошадей тряпками. Хорошо знавший
