вином и замотал также запасливо приготовленной тряпицей. И снова бегом бросился к лесу, прихватив с собой двоих стрельцов и пяток возчиков, чтобы ловить разбежавшихся казацких лошадей.
А потом Иван поучаствовал в допросе пленных, организованном Пожарским. Стрельцы по его приказу принесли двоих раненых казаков к телеге и привязали руки к колёсам. Княжич подошёл к одному и спокойно, почти шёпотом поинтересовался:
– Кто такие?
Разбойник сплюнул и послал княжонка по матери. Тот улыбнулся на это и отрубил бедолаге кисть на левой руке. Орал тать долго, смотрел, как, пульсируя, вытекает из обрубка кровь, и орал. Отрок перетянул тряпицей рану и снова спокойно спросил:
– Кто такие?
– Казаки. Атаман – Иван Сокол.
– Сколько было в засаде?
– Три десятка и ближник атамана Семён Верёвка.
– Сколько всего в вашей банде народа?
– Да пошёл ты!
Хак. Это княжич вторую кисть отрубил татю. Подождал, когда тот проорётся, и вогнал саблю в живот. Крик был нечеловеческий. Подождав ещё немного, малец взял и отрубил разбойнику голову. И подошёл ко второму.
– Сколько всего народу в вашей банде?
Расправа над соседом произвела на казака впечатление, и он отвечал на вопросы быстрее, чем Пожарский их задавал.
– Девять десятков с небольшим. Было.
– Где база?
– Кто такой База? У нас такого нет. Есть Бузов, так его атаман с ещё пятью десятками позавчерась отправил, монастырь женский Пречистой Богородицы чтобы разграбить.
– Где сейчас сам Сокол?
– Тут, в десяти верстах, есть село Мстёра.
– Сколько сейчас с ним казаков?
– Десяток Семёна Пасынка и двое ближников атамановых – Пётр Онищенко и Иван Битый.
– Чем занимаются?
– Чем им ещё заниматься? Девок тискают и брагу пьють. – По ответу было видно, что казачок и сам бы не прочь присоединиться к атаману.
– Что за монастырь? Где он?
– На восходе. В двух днях пути. Разведка донесла, что там серебра богато скопилось и монашки молодые есть.
– Сколько дорог подходит к Мстере?
– Две, одна сюда, на тракт ведёт, вторая как раз на восход, в сторону монастыря и к озеру Великое.
– Дозоры есть?
– Есть на обоих дорогах по секрету из двух казаков.
– Спасибо. – И княжич вогнал саблю между рёбер прямо татю в сердце.
Пырьев стоял рядом, и его бил озноб. Спокойно, хладнокровно этот пацан зарезал двух пленных. Узнал всё, что нужно, и зарезал. А если он узнает, кто его травил, что он с ним сделает?
– Иван! – вывел из ступора Пырьева голос Пожарского. – Возьми двух возчиков и пару стрельцов. Всех убитых обыскать, раздеть донага и накидать кучей вдоль дороги. Одежду и оружие – в первую телегу, которая одежда в крови – отдельно. Если есть ещё живые, добить. Если найдёте деньги или драгоценности, принесёте мне. Нательные кресты – тоже.
– Да как же, християне ведь, – попытался воспротивиться Иван.
Княжич ничего не ответил, посмотрел тяжело на Пырьева, развернулся и ушёл к пленным.
Янек Заброжский словно во сне находился. Когда он после дуэли с племянником Ходкевича сбежал к московитам, жизнь его почти что и не поменялась. Он так же учил молодёжь сабельному бою, бражничал, только вино из винограда, ароматное и чуть кисловатое, заменилось на вино хлебное, вонючее и бьющее в голову гораздо сильнее, да девок тискал, только весёлые паненки заменились гулящими русскими кабацкими девками, потасканными и вечно пьяными.
Поменялась жизнь десять минут назад. Янек не жалел, что поддался сиюминутному желанию научиться новому, очень эффективному виду боя под названием «казачьи ухватки». Поездка в Нижний Новгород – что ж, оно того стоит, да и от Ходкевича подальше: тот, по слухам, опять подступил к Москве. На привале, когда княжич предложил устроить засаду на татей, пан Заброжский сильно удивился. Он бы пустил впереди повозок все два десятка стрельцов, его, Янека, и слугу Марека, да ещё несколько возчиков переодел бы в стрелецкое платье и смешал со стрельцами. Получился бы отряд в двадцать пять хорошо вооружённых царёвых стрельцов, и разбойники вряд ли напали бы на такой кусачий обоз.
Так нет, боярич решил всё сделать строго наоборот: стрельцов пустить чуть позади обоза, чтобы их и видно не было, а в первые телеги спрятать засаду с мушкетами и самострелами. Хитро, ничего не скажешь. А вот потом пан Заброжский и увидел небывалое. Святой Георгий решил, видно, сам поучаствовать в стычке с татями. Он предстал в образе отрока, сына ненавистного всем полякам князя Пожарского. Янек лежал рядом с ним, скрываясь за бортом возка. Отгремели выстрелы, щёлкнули арбалеты, и вот тут Георгий показал себя во всей красе. Лях был уверен, что княжич оба выстрела из мушкетов и один из арбалета использовал с пользой.
Янек выскочил к набегающим казакам лишь на мгновение позже Петра и видел, как тот легко положил троих. Потом на самого Заброжского насели трое разбойников, и это были не вооружённые смерды. Это были бойцы, волчары, всю жизнь использующие саблю по назначению, а не для того, чтобы курям головы рубить. Янек пал бы в той схватке, ну, в лучшем случае, прихватив с собой двоих. Но вездесущий малец влез в схватку и играючи прикончил ещё двоих. Получалось, что за сто ударов сердца этот хлопец отправил в преисподнюю восемь хорошо подготовленных бойцов. Избави нас, дева Мария, от таких противников. Он бы и ещё десяток положил, но враги кончились.
Враги-то кончились, но началось совсем небывалое. Вместо того чтобы встать на колени и вознести молитву Деве Марии за избавление от татей, отрок стал перебегать, осматривая раненых, и добивать тех, кто, по его мнению, уже не жилец. Пан Заброжский и сам бы так поступил, ведь избавить умирающего от мук – дело праведное, но гораздо позже, и при наличии тех, кому можно это кровавое дело поручить – им и поручил бы. Боярич между тем добил троих тяжелораненых и приступил к лечению тех, кто был ранен легко.
Шляхтич сначала подумал, что он их пытать взялся. Всем известно: для того, чтобы рана не загноилась, её нужно прижечь раскалённым на огне железом и легко перемотать тряпицей. Что же делал княжич? Он долго, не обращая внимания на крики раненого, промывал рану хлебным вином, затем срывал какую-то траву, жевал её и, наложив эту кашицу на рану, туго перематывал заготовленными вчера кусками материи, пропитанными тем же хлебным вином.
Поразмышляв, пан Янек решил, что это, наверное, древний способ лечения ран, известный только князьям Пожарским. Известно, что род этот очень старый и ведёт своё начало от самого легендарного Рюрика, а тот, судя по былинам, знался с волхвами. Любивший узнавать всё новое лях не поленился,
