оправдывается он, — Мария Эдуардовна ни о чём меня не просила. Я по другому поводу…
Замешательство капитана меня успокаивает. Если бы у него было что-то серьёзное, он бы не плясал сейчас передо мной эти светские реверансы. Делишки за мной водятся властью не поощряемые. Та же перепродажа книг — натуральная спекуляция. За это и "присесть" можно.
Заходим. Капитан молча ставит чайник. Достаёт подстаканники. Пауза затягивается. В расчете на пацана из выпускного класса он действует правильно. У того уже эмоциональные качели солнышко должны крутить.
Только мне пофиг. Даже где-то внутри смешно немного.
— Фотокамеру нашли, — говорит Грибов.
— Какую? — не могу сообразить, о чём речь.
— Зоркий-5, — поясняет капитан. — ту, которую из редакции украли несколько дней назад.
— Вот радость какая! — улыбаюсь, а внутри у меня холодеет, — как нашли-то? Дело ведь не заводили.
— Дело не заводили, но список я всё равно у Комарова попросил, — говорит Грибов, — Павел Викентич не отказал мне в такой малости. Любопытно мне стало, кто в МОЁМ посёлке мог такое дело учинить. Нагло… как ты тогда сказал? Цинично… И что дальше ожидать от этого деятеля?
— Вроде турист же? — подыгрываю ему. — С сельпо перепутал.
— Может, и турист — легко соглашается капитан. — Другое удивительно. Кража произошла неделю назад. А фотоаппарат нашелся два года назад.
Грибов делает драматическую паузу. Я увлечённо слушаю, разве что рот не открыл. Дело и правда вырисовывается любопытное.
— Его в Белоколодецк в комиссионку сдали. — продолжает капитан, — Только инвентарный номер затерли плохо. Заведующая сразу в органы сообщила. Взяли продавца или нет — не знаю. Не заинтересовался я тогда этим делом. А сейчас сразу вспомнил. По ориентировке подходит. Тогда по всем районам ориентировку направили, определить, откуда техника пропала. Получается его что, путешественник во времени украл?
— Почему это?
— Так ты его неделю назад видел!
— Я видел КАКУЮ-ТО технику в коробке, — осторожно поправляю я. — Кюветы видел, бачки. Может и ещё что-то было. Не разглядел. Поэтому про опись и напомнил. Так что вы не у меня, а у товарища Комарова спрашивайте, куда его имущество подевалось.
— Спрошу, не сомневайся, — Грибов старательно разливает чай по стаканам и предлагает мне, — меня другое удивляет.
— Что? — меня начинают раздражать его псевдориторические вопросы.
— Я ведь тебя, Алик, с детского сада знаю, — говорит капитан, — не то, чтобы лично за тобой слежу. Но родительница твоя часто про тебя рассказывает. Гордится она тобой сильно. И заслуженно гордится. Отличник. Умница, хоть и тихоня. Мамина радость.
Слова-то подбирает какие. Колючие. Вроде и хвалит и поддеть норовит. На эмоцию выводит.
— Мне нравится учиться, — соглашаюсь, —легко всё даётся…
— И тут вдруг из каждого происшествия торчат твои уши, — не слушая продолжает Грибов, — бегом ты увлёкся, хоть раньше тебе пятёрку по физкультуре натягивали, чтоб картину не портить. Печать десятипальцевую освоил, хотя дома пишущей машинки нету. Вместо политеха в газету пошёл. Степанов рассказывает, ты вместе с ним грушу пинаешь. Мопедом обзавёлся. И всё это за две недели…
— А что, нельзя? — слишком нагло для подобной ситуации отвечаю я.
— Вот, что я говорю, — качает головой Грибов, — в тебе сейчас даже волнения нет. Да, будет тебе известно, честный человек всегда в милиции волнуется. Даже если не совершил ничего. Потому что у него совесть есть. И эта совесть поедом его ест. Даже без причин. Вхолостую. А ты спокоен.
В психологию капитан ударился. Скучно ему. Вот и лезет в дела, в которые не надо. Опасно лезет.
— Чего мне боятся? — говорю, — вы мамин знакомый, и человек не чужой. Она мне про вас тоже рассказывала. Только хорошее, между прочим. Вот когда меня в Белоколодецке ваш коллега в "обезьяннике" истязал, в туалет ходить запрещал, вот тогда я волновался. Хотя совесть у меня чиста была, я за девушку заступился. Что, товарищ капитан, удивляетесь? Не было у вас в сводке такого? И всё равно я себя тогда не оговорил. А с вами мы просто чай пьём, правда?
— Ты почему на это не заявил? — охреневает Грибов.
Надо же, не зачерствел на службе.
— А зачем? — пожимаю плечами, — всю жизнь потом правды искать? Или, думаете, в областной милиции так легко своего коллегу сдадут? У нас люди любят ярлыки вешать. Не отмоешься потом. Даже вы сейчас это делаете.
— Пойми, я тебе помочь хочу, — капитан заходит с другой стороны, и этот тон мне совершенно не нравится.
Как там, "чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок"? Только в чем он меня обвинить пытается? До чего докапывается? Точно не про книги, там был бы разговор короткий. Насчёт кражи в редакции? Дела нет, да и остальное — его досужие домыслы.
— Бывает, Альберт, такое дело, — говорит Грибов, — что знаешь ты одного человека. А потом, раз! И человек перед тобой совсем другой. Словно подменили его.
Приготовление чая в 78-м году — процесс не быстрый. Электрочайник, металлический и блестящий, похожий на обычной только со штепселем сзади, греется минут пятнадцать. Никаких пакетиков. Грибов насыпает в фаянсовый заварник крупнолистовой чай из небольшого бумажного кубика. Грузинский. У заварника отколота ручка. Видимо, поэтому он сослан из дома в рабочий кабинет. Капитан оборачивает его полотенцем, чтобы не обжечься и наливает чай в стаканы.
За окном быстро темнеет. Если выйти на улицу, обнаружишь, что сумерки только начались. Но электрический свет в комнате создаёт впечатление, что снаружи непроглядная тьма. Капитан похож сейчас на следователя из фильма "Берегись автомобиля". Умный и грустный.
Грибов держит "МХАТовскую паузу", надеясь, что пацан "поплывёт". Но добивается неожиданно противоположного. Этот глупый допрос напоминает мне другой. Происходивший в другое время и в других обстоятельствах.
Весной 2013 года я прилетел в Южный Судан, а оттуда рванул в Банги, столицу Центральноафриканской республики. Я мечтал о славе Кевина Картера и Кена Остербрука и едва не повторил их судьбу.
Страной тогда правил Мишель Джотодия. Наш человек в Африке, выпускник университета Дружбы Народов. Десять лет он прожил в Советском Союзе и привёз оттуда диплом бухгалтера, русскую жену и идеи свободы, равенства и братства.
Возглавив то, что местные называли "демократической оппозицией", бывший налоговый инспектор взял штурмом президентский дворец, отменил
