К утру скорее всего противник или выйдет на его окраины, или займет его. По предварительным данным атакует 20-я танковая дивизия немцев в полном составе. Очень много пехоты…
— А чего ей быть мало, если мы одну из танковых дивизий этого моторизованного корпуса лишили практически всех танков еще под Минском.
Крейзер мои последние слова слушал очень внимательно.
— Пошли к макету!
К этому времени, весь макет накрыли легким плетенным каркасом на котором закрепили брезент и маскировку. Внутри было душновато, но обстановка на макете была очень подробной. Благодаря этому замысел противника был виден как на ладони. Мелькнула даже шальная мысль, попросить Маркони закрепить над макетом один из смартов, и транслировать картинку на самый большой планшет, который есть у нас.
Крейзер не просто смотрел на макет, он буквально впился взглядом в него.
— Что скажешь Яков Григорьевич?
— Я бы немедленно поехал бы туда…
— На чем двинимся?
— У меня «эмка»
— У меня трофейный «кюбель».
— Давай на нем, заодно познакомлюсь с немецкой техникой.
— У меня есть кое что поинтересней, не пожелеешь.
— Согласен.
Сквозь открытый передний смотровой люк я видел, как мотаются верхушки убегающих назад деревьев. Как-то очень резко захотелось остудить хотя бы лицо, и я встал в полный рост. По грудь я возвышался над бортом БТРа. От яркой луны, тень моего БТРа неслась впереди по подкрашенной ночным светилом обочинегрунтовки. «Сто пятьдесят второй» утробно и мощно рыча мотором леко брал подъемы, и практически не теряя скорости хорошим накатом спускался вниз. У меня сложилось устойчевое убеждение, что водитель непроизвольно хочет догнать тень, он часто прибавлял газ, явно стараясь догнать ее. Логично — надо догнать тень, чтобы быстрее попасть в Веселово. Тень от бронетранспортера становилась все длиннее и контрастнее, и, чтобы не отстать от нее, водителю, как мне почему-то казалось, приходилось все чаще и сильнее нажимать на акселератор. И сам я и все вокруг меня, в ярком лунном свете кажется совсем другим, чем обычным солнечным днем. Вдоль дороги тянулись одинаково невидимые перелески, какие-то поселки и деревушки, в окнах которх я не заметил ни единого огонька. Я присел на сидение, и Крейзер наклонившись ко мне произнес:
— Знаешь, когда моя дивизия шла по Садовой к Можайскому шоссе, я, сообразив, что колонне придется пройти мимо моего дома, на мотоцикле обогнал всех, чтобы успеть проститься с родными.
— Это очень правильно, мы же в конце концов за них и воюем!
Ответом на мои слова бл очень благодарный взгляд этого нетипичного еврея.
…Я сидел в этой бронированной машине, закрыв утомленные предыдущей бессонной ночью глаза. Смотреть все равно было некуда. Наша небольшая колонна всего из двух машин шла с потушенными фарами.
Меньше чем через час, мы на БТР-152 добрались до совхоза Веселово. Занимавший здесь оборону стрелковый батальон большей частью отдыхал. Теплая июльская ночь была безветренна, и от этого до нас четко доносились звуки ночного боя, который шел на западном берегу Березины. Несколько красноармейцев выкашивали уже выколосившиеся хлеба на берегу реки, перед участком обороны своего батальона. Тяжелые колосья пшеницы с грустным шуршанием падали к ногам косарей. Мы шли по кромке скошенного участка. Луна зашла за облака и в неверном, слабом ее свете больше угадывалось чем виделось как слегка колыхается пшеничная стена.
Неожиданно под моими ногами зазвенела коса, на которую я нечаянно наступил, заглядевшись на сказочную красоту хлебного поля. С земли тот час вскочил незнакомый мне боец, и виновато вытянулся.
— Устал? — спросил спросил его по доброму Крейзер.
Он переступал с ноги на ногу и молчал. Я понял: наверное, не так давно крестьянствовал и теперь горько жалел пропавший хлеб и нелегкий труд неизвестных ему людей. Не дождавшись от него ответа, мы с Яков Григорьевичем пошли дальше. Не знаю о чем думал Крейзер, а я думал о других, человеческих потерях. Вчера, например, пропал командир одного из полков «сбродной» дивизии, которую за несколько дней сколотил полковник Гришин. Поехал со своим адъютантом на броневичке в один из батальонов и ни слуху ни духу о них. Может быть, лежат где-то в таких же высоких хлебах?
— Яков Гриорич, есть предложение!
— То что оно будет интересным, я уже не сомневаюсь…
— Не скашивать до конца это поле, а заминировать его огненными фугасами и кода противник под прикрытием высоких хлебов накопится для броска на наши позиции, одновременно поджечь его со всех сторон.
— А для полной надежности перед полем развернуть несколько пулеметных подразделений!
— Именно, а отход в тыл отрезать навесным огнем счетверенных установок.
— Тогда идемте скорее к рации, надо отдать распоряжения.
— Подождите, немцы после такого будут очень жестко обрабатывать наш передний край авиацией и артиллерией. Нужны ложные окопы перед всей линией нашей обороны здесь. И заодно присмотреть надежные и безопасные места в тылу, но не далее чем сто-стопятьдесят метром за линией траншей.
Когда мы подошли к своему БТРу уже светало. Противник лениво постреливал, воевать гитлеровцы начинают как правило ровно в семь утра, и не минутой раньше. Надо было готовиться к очередному военному дню.
У БТРа встретили минут как пять, подъехавшего на машине в батальон заместителя командира одного из сводного полка по политической части старшего батальонного комиссара. У замполита была не характерная для этой части военнослужащих фамилияБылинкин. Да по внешнему видуон не был похож на еврея, в отличии от того же Крейзера. Он был такой плотный, что при его совсем небольшом росте он казался просто толстым, почти круглым. И что меня не на шутку развеселило — он завтракал! Причем не на сидении «эмки», а в только что вырытом окопе на несколько человек.
— Кашки пшенной не хотите? — приветливо спросил он вместо приветствия. — Или, может, чайку?
— И кашки хотим. И чайку тоже.
— Семен Петрович, организуй товарищам командирам солдатской каши и чая! — не меняя выражения лица, спокойно произнес он в сторону.
— А еще больше я хочу уточнить с тобой наши сегодняшние боевые дела, дорогой товарищ замполит!
— Сначала покушать! Я сегодня спецально выехал пораньше, пока у немца не начался боевой день по распорядку.
— Тоже заметил? — спросил я поудобнее устраиваясь на старой шенели брошенной на земляной приступок в окопе.
В нем было прохладно, как в погребе, немного сыро и пахло свежей землей. Круглое лицо замполита с мягким носом и большими глазами было так же невозмутимо, как маска фараона в археологическом музее.
Было около половины седьмого. В небе появилась «рама» — разведывательный самолет противника, высматривавший цели для артиллерии и авиации фашистов. Так солдаты называли его потому, что он имел два фюзеляжа и напоминал с земли раму.
— Вчера с утра, поехал на «полуторке» другой батальон, и ровно в семь на нас спикировал двухмоторный «мессер». Хорошо что красноармейцы в кузове заметили и постучали по крыше кабины. Я на ходу открыл дверцу, а бойцы показывают на небо, и я сразу же увидел пикирующий на нас самолет. Тут я как закричу: «Федоров! Выполняй точно мою команду! Давай прямо по дороге, не снижая скорости!»
Самолет пикировал на нас. В кузове ребята прижались к кабине. Смотрю — вот оторвалась бомба.
— Стоп! — приказал я водителю. Машина замерла как вкопанная.
— Все на землю! Ложись! Бомба, сброшенная с опережением в расчете на наше продвижение, взорвалась метрах в семидесяти впереди. Небольшая видно была, осколки нас не достали.
— В машину! Вперед! — снова командую я. — Снова полный газ и свист ветра в ушах, а самолет разворачивается на нас. Видимо, летчик здорово разозлился, и вираж был очень крутой. На случай, думаю: «если он гад разгадал наш маневр, надо остановить машину раньше!» Самолет вновь пикирует, я выжидаю время.
— Стоп! На этот раз бомба взорвалась метрах в пятидесяти. Пока летчик делал новый заход, наша машина успела скрыться в лесу. Моя хитрость удалась.
— Хороший ты рассказчик Былинкин!
— Так мне по должности это положено. — Невозмутимо ответил он, тщательно облизвая при этом ложку.
— Какой-то ты не правильный замполит, товарищ Былинкин…
— А что вы хотели от меня услышать?
От этих сказанных
