— Значит, так, Котенок. Тебя Леонов еще не видел пока. Пусть так и дальше будет. Не надо его провоцировать. Мало ли как он на тебя сейчас среагировать может? Дрогнет рука в неподходящий момент, или в башке переклинит чего… Понимаешь меня?
— Да, товарищ майор. Понимаю.
— И… относительно второй части приказа… Так вот, Марина, тебя это не касается.
— Почему?
— А как ты сама думаешь? Ты в него выстрелить сможешь?
Барсова молчала. Только прутик в ее руке продолжал чертить на земле какие-то завитушки. Наконец она подняла голову.
— А вы, товарищ майор? Вы сможете? После того как он нас всех… можно сказать, с того света вытащил?
Гальченко ответил не сразу. Докурил, притоптал бычок.
— Видишь ли, Котенок, тогда мы опасались, что он попадет в руки к профессору.
— Это к какому же? Не к тому ли, которого мы там угрохали?
— К нему. Поэтому и был отдан такой приказ.
— Но ведь его теперь нет? Значит, и приказ…
— Действует. На место убитого профессора пришел новый.
— И что теперь? Над… Леоновым всегда будет висеть этот топор?
— Пока сохраняется возможность его захвата противником — будет.
— И это значит, что вы…
— Буду стрелять. И требовать этого от других. Кроме тебя.
— Почему?
— Есть грань, которую не может преступить даже командир, отдавая приказ. Война ожесточила всех. Но даже и в жестокости есть граница, которую нарушать нельзя. После этого уже не сможешь оставаться прежним человеком. Будет машина, бездушный механизм для исполнения команд. Чем мы в этом случае станем лучше немцев? Я никогда не спрашивал тебя, кем был для тебя твой «дядя Саша»? Не хотел касаться этой темы, не мое это. Вот скажи мне, в него ты стала бы стрелять? В таких же условиях?
Марина молчала. Рука ее остановилась, и прутик упал на песок.
— Вот видишь? Сама эта мысль для тебя невыносима. А Леонов… ведь ты же узнала его там, в деревне?
— Таким образом, коллеги, на примере этого больного мы можем наблюдать процессы, возникающие после изменения курса лечения, — профессор Панков вытер испачканные мелом руки. — У кого-нибудь вопросы есть?
— Но, профессор, как вы можете объяснить столь быстрое изменение поведения человека? Ведь он лежал в коме почти полгода? Неужели этот процесс обратим? — сказал высокий, светловолосый врач, внимательно слушавший его доклад.
— Как видите, вполне. Просто не надо подавлять деятельность его собственного мозга.
— Павел Петрович, дорогой, но ведь он так и не вспомнил, что же происходило с ним в последние полгода? — поднялся со своего места профессор Великанов, директор института.
— Зато вспомнил все, что этому предшествовало. Как вы полагаете, профессор, стоят ли потерянные полгода тридцати лет жизни?
— Ну это же просто несопоставимо! Полгода и вся жизнь!
— Значит, игра стоит свеч.
— Ну что ж, — Великанов повернулся к присутствующим. — Раз нет других мнений, то я буду рекомендовать метод профессора Панкова для излечения больных, находящихся в аналогичном состоянии. Возражения есть?
Собравшиеся на доклад врачи молчали.
— Нет возражений. Павел Петрович, позвольте мне поздравить вас с выдающимся открытием!
— Командир! — толчок в плечо вырвал меня из объятий сна.
— А! Что там?
— Немцы переходят реку! Наши пулеметчики их валят, но там все время новые прут!
— Воды дайте!
Вылитый на сонную морду котелок с холодной водой мгновенно привел меня в адекватное состояние.
— Так… теперь еще раз и не торопясь.
— Пятнадцать минут назад немцы начали форсирование реки. На надувных лодках. Были замечены пулеметчиками. Они открыли огонь и потопили несколько лодок. В ответ противник тоже открыл ружейно-минометный огонь и приступил к массированному форсированию реки. Фрицы начали ремонт моста. — Ковальчук тоже поостыл и докладывал не торопясь.
— Это на здоровье. Пока они его починят… Наши потери?
— Пять человек, два пулемета.
— Противник?
— Трудно сказать… С полсотни точно, а там… — развел он руками.
— Обстановка на настоящий момент?
— За берег немцы зацепились. Подтягивают туда резервы. Готовят атаку.
— Ага. Готовят, значит? Ну и флаг им в руки… Командуйте пулеметчикам отход на следующий рубеж. Минометам дать несколько выстрелов по переправе — и тоже отход.
Я прошелся по позициям. Никто уже не спал, все были на ногах. Кто-то торопливо дожевывал сухарь, кто-то курил. Да… теперь между нами нет реки. Этот бой не будет таким легким. Одно утешало — танков у противника нет. Вот только их пушки… Пока они молчат — не видят цели. Что будет, когда немцы подойдут на прямую видимость?
Скользя подошвами по мокрой траве, матрос быстро спустился с холма.
— Товарищ главстаршина!
— Тихо ты! Не ори так, будто с тебя сняли последние ботинки! Чего там?
— Пушки!
— Да ну? Глядя, как ты торопливо бежал, я уж было подумал, что там сам ихний фюрер со всей камарильей! А тут… пушки… И сколько?
— Четыре штуки. Немцев человек пятьдесят.
— Снаряды?
— Два грузовика стоят. Фрицы их разгружают.
— Добро… Деревянко! Рули сюда!
Высокий нескладный матрос подбежал неожиданно легко и почти бесшумно.
— Слухай мене. Сдается мне, это те самые громыхалки, шо бабахали вчера весь день. Но пушки это немаленькие, и стреляют они не по соседней улице. Значит, что?
— Есть корректировщики.
— Ты правильно мыслишь! Вова, вы умнеете на глазах! К концу войны сможешь сдавать экзамен за профессора! И где мы имеем этих самых корректировщиков?
— Проводов отсюда мы не нашли. Скорее всего, у них есть рация.
— И где она есть, Вова?
— Там, откуда все видно, — на холме. А вторая здесь — у этих недобитков. — Деревянко показал рукой в сторону батареи.
— И что вытекает из твоих сложных рассуждений?
— Надо найти машину или мотоцикл с корректировщиками. Взять их в ножи, чтобы они прекратили свою вредительскую деятельность. И организовать налет по затылку их коллег.
— Вова, вы абсолютно правы! Один маленький момент! Кто у нас настолько хорошо знает немецкий язык, чтобы втереть очки этим фрицам?
— …
— Ты будешь хохотать, но и я тоже! Какое из этого будет резюме?
— Ну… корректировщиков брать надо все равно. Без них батарея слепа.
— Правильно! Только в процессе этого увлекательного занятия не испорти, пожалуйста, рацию!
— Постараюсь, командир!
— Не надо стараться! Вова! Надо сделать! Отбери себе троих спутников и действуй! Двух часов тебе хватит?
