Я улыбнулся, вспоминая детский восторг в ее глазах, когда пару дней назад в Оленьем Логе мы смотрели на пестрых оленей, плывущих через прогалину по мокрой от росы высокой траве. Подумать только — эта девушка еще никогда не видела оленей и ни разу не встречала рассвет в лесу!
Мари сказала, что этот день был лучшим в ее жизни, и я собирался позаботиться о том, чтобы подобных дней у нее было как можно больше. Правда, она так и не позволила себя поцеловать... Но тут я не собирался торопить события. Мари — не Катарина, и я приготовился ждать столько, сколько потребуется, чтобы когда-нибудь назвать эту девушку своей женой. Ей-богу, она стоила любого ожидания!
Конечно, чтобы пожениться, нам придется преодолеть немало трудностей. Мне непросто будет снова стать холостым, а еще труднее будет Мари покинуть орден ле Бега. Но я не сомневался — мы преодолеем все ухабы. Теперь я знал о жизни бегинки достаточно, чтобы понять: если она согласится стать женой беглеца-аутло, для нее такая перемена будет только к лучшему.
Сегодня я спрошу у Мари, отважится ли она сойти со своей одинокой темной тропинки, чтобы пойти по моей — пусть опасной и извилистой, но веселой. Я не сомневался, что у нее хватит на это отваги: даже среди вольных стрелков было трудно найти такую бесстрашную душу, какая досталась боязливой с виду сероглазой девушке из Руана. И вряд ли можно найти лучший день для крутого поворота, чем полный весеннего безумия майский праздник!
Забавно, что ровно год назад, день в день, моя жизнь тоже дала крутой поворот, круче некуда. Всего лишь год — но за это недолгое время я врос в здешнюю землю так прочно, как будто жил тут всегда...
Я заслонил глаза от солнца, пытаясь разглядеть всадника, проехавшего через поле по тропинке вдалеке. Вскоре он скрылся в буковой роще, на какой-то миг мне показалось, что то была Мадлен, но я наверняка ошибся: что могла делать на празднике в Руттерфорде «ведьма из Лонжюмо»?
Вот уж с кем я бы никогда больше не хотел пересечься на жизненной дорожке, так это с ней. Не то чтобы я питал к ней особую неприязнь, но я уже убедился на собственной шкуре — ведьма, не умеющая толком колдовать, опаснее ребенка с пулеметом, и вовсе не жаждал повторения печального опыта.
Хотя... Таким ли уж он был печальным, мой опыт? Я понятия не имел, что преподнесет мне завтрашний день; награда за мою голову росла, как весенняя трава; на моей шкуре красовалось полным-полно шрамов, и все-таки я не собирался жаловаться на судьбу. А если сегодня Мари ответит мне согласием — ей-богу, на радостях я пошлю Вильяму Певерилу букет самых шикарных роз! Последние несколько дней шервудские аутло вели себя настолько тихо, что шериф, наверное, успел соскучиться по нашим знакам внимания...
Пронзительный крик, донесшийся из-за рощи, заставил меня замереть. Всего на одну секунду, потому что в следующем крике я узнал голос Мари.
Мадлен привязала лошадь к деревенской ограде и огляделась, ища укромное местечко, где она могла бы дождаться появления сэра Гринлифа. Госпожа Катарина утверждала, что сегодня ее муж обязательно должен появиться в Руттерфорде, и знахарка надеялась, что занятые праздничными хлопотами и развлечениями местные жители не обратят на нее большого внимания.
Она ошиблась. Здешние крестьяне вытаращились на нее так, как будто она прилетела на помеле, а не приехала верхом на лошади. Гомоня на своем варварском языке и показывая на нее пальцами, англичане начали приближаться, один за другим в знахарку полетели вопросы, на которые они могла ответить только заискивающей улыбкой. Улыбка не помогла; руттерфордцы продолжали галдеть, все больше ярясь на ее молчание, а когда Мадлен ответила по-французски, стало еще хуже.
Кто-то из мальчишек уже швырнул в нее камнем, и Мадлен в ужасе закрыла лицо руками, но рядом с ней вдруг прозвучал чей-то увещевающий голос, и шум начал стихать.
Знахарка рискнула опустить руки, повернула голову — и увидела рядом с собой девушку, о смерти которой неистово мечтала госпожа Катарина. Русоволосая бегинка что-то горячо говорила жителям Руттерфорда, те возражали, но уже не так разъяренно. Потом рядом с девушкой появилась высокая пожилая крестьянка, которая окатила земляков потоком возмущенных слов, и толпа начала быстро разламываться на части, как тающий лед на весенней реке. Вскоре все руттерфордцы вернулись к накрыванию столов, к откупориванию бочонков, к разжиганию майских костров, а женщина, ласково кивнув бегинке, тоже отправилась по своим делам.
Тогда бегинка смущенно посмотрела на незнакомку и спросила:
— Вы заблудились?
А Мадлен-то думала, что как следует, приготовилась к сегодняшнему испытанию! Но оказывается, она была вовсе не готова к тому, чтобы, глядя в ясные серые глаза соперницы Катарины Ли, ответить на такой простой вопрос.
— Я... Нет... Я не заблудилась... — наконец пробормотала она.
— Просто женщину не часто увидишь в чужой деревне одну, без провожатых, — покраснев, объяснила девушка. — Поэтому я и подумала, что, может быть, вы...
Мадлен приготовилась выпалить заранее заготовленное объяснение, но не успела.
Из-за крайних домов появилась дюжина всадников, сверкающих кольчугами и доспехами, в одном из них знахарка узнала йоркширского графа, осаждавшего замок Ли, и предчувствие надвигающейся опасности хлестнуло ее по лицу колючей метелью.
Она метнулась к роще, а после этого все произошло очень быстро. Рыцари галопом поскакали на разбежавшихся руттерфордских крестьян, бегинка тоже бросилась под защиту деревьев, но верховые окружили ее, взяв в тесное кольцо.
Из-за прикрытия буков Мадлен смотрела, как граф Хантингдон спешился — медленно и неловко, потому что его левая рука висела на перевязи, и сорвал с головы Мари белую накидку.
Больше всего на свете Мадлен хотелось очутиться сейчас где-нибудь далеко от Руттерфорда, но она не могла сбежать, не выполнив приказ госпожи Катарины. Сегодня истекал последний день отпущенного ей срока, и, если она вернется в Аннеслей ни с чем, ее почти наверняка бросят в ужасную подземную темницу донжона. Значит, она должна дождаться сэра Гринлифа, даже если все силы ада вырвутся на волю!
А это, кажется, вот-вот должно было случиться.
Хантингдон ухватил бегинку за волосы, Мари громко закричала, раз и другой, на ее крики отозвался угрожающий ропот крестьян и негодующий вопль той женщины, которая помогала Мари урезонивать толпу. Кое-кто из руттерфордцев взялся за палки с железными наконечниками, кое-кто потянулся к оловянным кувшинам на столах.
Прижавшись боком к шершавой коре бука, знахарка закрыла глаза, но быстро распахнула их, услышав рядом яростный рев:
