— Мой отец на протяжении многих лет вел дневник. Он оставил его — ненамеренно — в доме матушки Сары, когда мы убегали после первой волны «черной смерти». Он клялся, что дневник по-прежнему там и дочь Сары просто скрыла, что он у нее, когда отец виделся с ней во время второй волны. Не знаю, правда ли это, но, как вы помните, он не был человеком, склонным к пустой болтовне. — Кэт кивнула на тетрадь. — То, что вы держите в руках, — дневник, который вела его жена, начиная с момента, как он отправился вызволять меня, и заканчивая несколькими месяцами до ее смерти.
— Так он женился… Счастлив слышать это!
— Да. Она была той самой дамой сердца, которую он покинул, когда уехал из Парижа, чтобы освободить меня. Они с Филоменой прожили прекрасную жизнь. Она тоже была лекарем. Кроме любви, их роднило еще и это.
— Женщина-лекарь! — удивленно воскликнул Чосер.
— Да. Она тоже была ученицей де Шальяка, хотя он скрывал это.
— Выходит, они были созданы друг для друга.
— Поистине. — Кэт снова кивнула на тетрадь. — Тут есть грустные места, но он любил ее всем сердцем, и это был во всех отношениях счастливый союз. Здесь описано все, включая то, что произошло, когда мы в последний раз покидали Англию. Я хочу попросить вас взять дневник с собой и отдать дочери Сары или, если той уже нет в живых, дочери ее дочери. Если же вы не найдете никого из них, оставьте его себе в знак моей вечной дружбы. Я читала этот дневник тысячу раз и помню каждое слово, так что не буду страдать от его отсутствия. Попросите ту Сару, которая там окажется, скопировать его в дневник моего отца, если он все еще существует.
— Можно взглянуть? — спросил Чосер.
— Пожалуйста, читайте, если есть такое желание. У нас еще уйма времени — мне нужно вернуться до наступления темноты, а не то Гильом забеспокоится.
Чосер осторожно переворачивал страницы, читая отдельные отрывки; Кэт с интересом наблюдала, как менялось выражение его лица по мере того, как перед ним проходила жизнь Алехандро Санчеса, описанная его любящей, преданной женой во Христе, Филоменой де Фелицией.
«Наша прекрасная дочь благополучно подрастает. Она только-только начала говорить, но мой муж настаивает, чтобы она учила все языки, которые мы знаем, причем начала немедленно, хотя она еще едва ходит! Сейчас самое время, говорит он, сейчас она будет просто впитывать их. Итак, мы говорим с ней на французском, на бретонском, на латыни вперемежку с греческим, на английском и, конечно, на иврите. Это просто чудо — что она вообще может говорить, учитывая, сколько слов он каждый день обрушивает на нее…»
— Дочь! Потрясающе! Как ее зовут?
— Мериелла. Их маленький черный дрозд.
— Чудесно.
Чосер снова углубился в чтение.
«Гильом такой прекрасный молодой человек! Мы не устаем дивиться тому, как он взрослеет и развивается. И все же есть в нем что-то такое, какая-то тяга к уединению, может быть, которая заставляет его не подпускать никого слишком близко к себе. Алехандро думает, что какую-то темную часть его души не отпускает тревога: вдруг его снова увезут от семьи или кого-то, кого он любит, отберут у него. Я каждый день молюсь, чтобы он поборол эти чувства, если они на самом деле владеют им».
Чосер вздохнул и перевернул страницу.
«Сегодня Авраам Санчес покинул наш мир. Мой муж был рядом с ним, когда этот замечательный старый человек испустил последний вздох. Завтра мы предадим его тело огню. Это против еврейских правил, но в Нанте нет еврейского кладбища, а расспрашивать, есть ли где такое поблизости, мы не осмеливаемся из страха обнаружить себя. Бог знает — мы оплакали его, как положено; только это и имеет значение…»
И снова Чосер поднял взгляд от дневника.
— Значит, отец жил с ним.
— Да. Де Шальяк во время одной из своих поездок в Авиньон привез старика. Какой это был радостный день!
— Могу себе представить. — Чосер прочел еще несколько строк. — Здесь описаны и другие радостные события.
— Ну конечно… хотя и горькие тоже.
«„Хирургия“ завершена! Чтобы отпраздновать это событие вместе с отцом Ги, мы поехали в Париж. Столько сил было вложено в ее создание! Уверена, она выдержит испытание временем. Пройдут столетия, но лекари по-прежнему будут искать и находить на ее страницах мудрость и красоту.
Однако пока мы были там, Бог призвал Ги де Шальяка к себе. Потеряв своего самого дорогого друга, мой муж был безутешен. Мы не могли принять участие в похоронах, что нас до крайности огорчило, но слышали, что это было выдающееся событие — сам Папа Урбан присутствовал.
Прежде чем покинуть Париж, мы усердно трудились почти две недели и, по милости Божьей, сумели сделать полную копию „Хирургии“. Возвращаясь в Нант, мы взяли ее с собой. Сразу же по возвращении мой добрый муж пошел в маленькую церковь и, хотя это против его веры, поставил свечку за упокой души де Шальяка. Он горько, не стыдясь своих слез, оплакивал нашего любимого учителя и друга. И, поскольку мы скопировали „Хирургию“ как она есть, то есть на французском, мой муж взял на себя труд ее перевода на английский. На это у него ушла большая часть следующего года, но мы несказанно горды тем, что тоже приложили руки к созданию столь замечательной работы…»
— Он что, никогда не давал себе передышки? — спросил Чосер.
Кэт рассмеялась.
— Да, насколько я помню. И, боюсь, в этом смысле оказал влияние на моего сына, хотя они и не родня по крови.
«Гильом непрестанно вырезает из дерева; он сделал для нас письменный стол из черного ореха, и, клянусь, я никогда не видела вещи прекраснее. Мы держим в нем свои бумаги, хотя их и немного. Каждый день, сделав очередную запись в этот дневник, я убираю его в один из выдвижных ящиков, зная, что он будет там в сухости и безопасности…
Наша дорогая Кэт стала несравненной акушеркой; никто лучше ее во Франции не может так умело и заботливо способствовать появлению ребенка на свет. По этому поводу ее часто приглашают в дом семьи де Ре, причем никто там понятия не имеет, что вопящих младенцев у их женщин принимает дочь английского короля. Вчера с ее помощью появилась на свет тройня, и, по милости Господа нашего, все они выжили. Алехандро говорит — это знак, что Бог покровительствует нам…
Сегодня годовщина нашей свадьбы. Мой дорогой муж подарил мне книгу англичанина Джеффри Чосера, который вместе с ним участвовал в заговоре с целью помочь нашей дорогой Кэт сбежать из Англии. Бог да благословит и сохранит этого храброго, мужественного, замечательного человека! Книга восхитительная. В ней множество удивительных героев, каждый со своей историей, каждому есть что рассказать.
Вот только „История лекаря“ мне не понравилась. Хотелось бы лучшего конца».
И последняя запись, датированная 8 сентября 1393 года:
«Моя душа пуста, в ней не осталось места для радости. Вчера у моего мужа Алехандро Санчеса случился удар. Он находился в своем кабинете, который создал по образцу того, что был у его покойного друга де Шальяка. Поместив на стеклянную пластинку немного крови, он добавлял в нее то одно, то другое и тщательно оценивал результаты своих экспериментов; это была кровь женщины, перенесшей чуму, но выжившей. „Я уже видел такое много лет назад в Англии, — говорил он мне, — и должен разгадать эту тайну“.
До самого последнего мгновения мой дорогой, любимый Алехандро стремился к знаниям и делал все, чтобы облегчить жизнь других людей, неважно, христиан или евреев. „Все мы дети одного Господа“, — не раз говорил он и прожил свою жизнь в полном соответствии с этим убеждением.
Поэтому, Господи, молю, чтобы Ты, в своей бесконечной мудрости, нашел способ снова привести похожего человека в наш мир, который под его удивительным воздействием станет лучше».
* * *
Сэр Джеффри Чосер остановил коня перед огромными дубами, сделал глубокий вдох и только после этого проскакал под аркой из сплетенных ветвей. Поднялся ветер, но не такой резкий, какой подул во время его прошлого визита. Дорожка к дому выглядела иначе — гораздо короче и без выступающих из земли корней. Может, это таинственное место обладает властью со временем изменять себя? Такое, по крайней мере, складывалось впечатление.
Выехав на поляну, он увидел старую женщину в красной шали среди выводка цыплят. Она подняла на него взгляд и приветственно улыбнулась.
— Ты уже бывал здесь.
— Как вы узнали, матушка?
— Это написано у тебя на лице. Я Сара, как ты знаешь.
— Джеффри Чосер, к вашим услугам, мадам.
Он почтительно поклонился.
— Ах, поэт! Ну, пойдем в дом. Ты позабавишь меня своими чудесными рассказами, а я дам тебе напиться. Сегодня жаркий день, и, не сомневаюсь, тебя мучает жажда.
Чосер, однако, остался на коне.
