«двойками», которые даже по сравнению с нашими современными танками лишь смех один. Советский Союз же имел под тридцать тысяч всяких танков. Вполне хороших, кстати. Но СССР это ни от чего не спасло — немцы меньше чем через полгода стояли уже под Москвой, а тысячи и тысячи советских танков либо сгорели из-за идиотского командования, либо были просто брошены вдоль дорог из-за отсутствия горючего. Так что вопрос не столько в танках, сколько в организации, техническом обеспечении, и, главное, в командирах. Именно из-за этого в первые два года войны у нас в Великую Отечественную было столько болезненных провалов и окружений. Сотни тысяч, если не миллионы, погибших и пленных. И вопрос не только в нас. Та же Франция в 1940-м имела танков больше, чем немцы, и танки эти были намного лучше германских. Итог — Франция сдулась за три недели из-за архаичной организации войск и из-за генералов, которые жили понятиями Первой мировой войны и нежились в лучах славы, как герои-победители, самовлюблённые и непререкаемые.
Императрица хмыкнула:
— А ты не боишься, что по итогам Тихоокеанской войны ты не только не избавишься от самовлюблённых «героев-победителей» Великой войны, но и получишь в дополнение ещё и тех, кто стал самовлюблённым героем-победителем войны Тихоокеанской? Твоё желание получить целую плеяду будущих полководцев Глобальной войны из современных капитанов может разбиться о непрошибаемую стену из новых генералов и адмиралов, которые поднялись во время Тихоокеанской войны и подпёрли собой стену косности и маразма, сложенную из полководцев Великой войны. Или ты их будешь стрелять, как товарищ Сталин в 1937-м?
Вот любит моя жена задавать простые вопросы. Хорошо у неё это получается. Пожимаю плечами:
— Советскому Союзу это не слишком помогло ни в Финской войне, ни, тем более, в Великой Отечественной в 41-м и 42-м годах. Перепуганные генералы, боящиеся огорчить начальство правдивым докладом, ничем не лучше самовлюблённых.
— Так что?
— Я не знаю. Не забывай, что в будущем я был лишь майором, а в этом времени я генерал лишь по наследству от прадеда и немногим отличаюсь от самовлюблённых генералов-победителей в Великой войне. Да, мне удалось кое-что сделать и кое-где даже победить, но я вовсе не Мессия и не гений войны, какие бы легенды не слагал обо мне Суворин. Будем подумать, как говорится. Думать, как меньше суметь облажаться.
Царица потянулась.
— У тебя очень колоритный русский язык. Всегда поражалась.
— Не учись плохому.
— Как же, с тобой не научишься. Как говорится, с кем поведёшся…
— Вот только не надо банальностей!
— Ой-ой.
Мрачно добавляю к сказанному:
— А ещё война жрёт деньги, как тот агицин пылесос.
Жена автоматически поправляет:
— Паровоз.
Да, успехи в русском языке налицо.
— Ну, пусть паровоз. Если, конечно, топить его топку пачками ассигнаций. Война жрёт деньги в неимоверных количествах. И нынешняя, и та жрёт уже, которая случится только лет через пятнадцать-двадцать. Огромнейшие суммы летят в топку паровоза. И ничего с этим не поделать.
— И как с этим бороться?
Хмыкаю:
— Для этого нужно завоевать весь мир и упразднить армию.
— Тогда ты ещё большие суммы будешь тратить на содержание полиции и спецслужб.
Киваю:
— Да, так и будет.
Маша по-прежнему смотрела на языки пламени в камине.
— Ты когда улетаешь в Ставку?
— Точно не знаю. Где-то в первую неделю января.
— Надолго в этот раз?
Хмыкаю.
— Может на три недели. А может и на три месяца. Там сейчас начинается самое интересное. Разве я могу пропустить такое зрелище?
Жена лишь улыбается.
— О, да, ты фанат ещё тот. Отправишься на край света, только чтоб посмотреть игру любимой команды.
Целую её ладошку.
— Ну, вот, ты меня понимаешь. За это я тебя и люблю.
Не знаю, как так получилось, но с Машей мы общаемся словно два настоящих попаданца, общаемся на языке моего будущего, понятиями и оборотами моего будущего, да и вообще, приходя домой, в нашу квартиру, я чувствую себя словно хроноисследователь, вышедший в свой мир из машины времени. Впрочем, Машенька вела себя примерно так же, уж не знаю насколько она играла при этом. Мне даже казалось наоборот, ей очень нравилась такая перемена. Чувство принадлежности к будущему очень импонировало Императрице.
— Ты умеешь играть на балалайке?
Я чуть не поперхнулся. Вот любит она вот так вот перескакивать с темы на тему, и задавать совершенно неожиданные и часто нелогичные вопросы.
— Однажды у поручика Ржевского спросили, умеет ли он играть на фортепиано. И он ответил — да, умею. А умеет ли он играть на гитаре? Да, говорит, умею. А на скрипке? Нет, говорит, не умею. Со скрипки карты всё время падают.
Жена зевнула.
— Ты этот анекдот рассказывал уже раз пять.
Пожимаю плечами.
— Каков вопрос — таков ответ. Ты что имела ввиду, спрашивая про балалайку?
— Многие русские умеют играть на балалайке.
Смеюсь.
— Возьми несколько уроков и будешь во дворце играть на балалайке.
Но Императрица не повелась на шутку и покачала головой:
— Нет. Я не об этом. Я о глубинном смысле и духе.
Не поняв, что она имеет в виду, ничего не отвечаю, ожидая дальнейшего развития темы. Жена никогда не болтает просто так.
Мы помолчали пару минут.
— А вот скажи мне, почему у итальянцев не получается стать имперской нацией?
Маша подняла голову с моего «пузика» и пытливо посмотрела мне в глаза.
Изгибаю бровь в вопросе.
— Хороший вопрос на ночь глядя на Рождество. С чего вдруг тебя заинтересовала эта тема?
Маша вновь вернула свою голову на место и вновь смотрела в огонь.
— Не знаю. Размышляю просто. Италия провозгласила себя возрожденной Римской Империей, но на практике никакой Империей итальянцы себя не чувствуют. Русская Империя с каждым годом все шире и больше, наш домен разрастается на тысячи и тысячи километров. Почему же это не получается у Рима? Как так получилось, что в момент моего замужества Италия была техническим флагманом нашего союза, а теперь всё больше просто выступает вторым номером? Чего не хватает итальянцам для величия?
Пожимаю плечами.
— Фиг знает. Может итальянцы просто слишком молодая нация?
Отрицательное движение головой:
— Нет, я думала над этим. Немцы, те же, объединяться стали примерно в то же время. Но немцы смогли создать Империю, а итальянцы — нет. Почему?
Прикрываю глаза.
— А с чего вдруг вопрос?
— Не знаю. Просто получила
