Завещание я оформил надлежащим образом, доктор Функ, наш нотариус, тебе напишет.
Извини, что достанется тебе маловато, но это, увы, все, что мы с твоей бабушкой за всю нашу жизнь скопили… да и то, это больше заслуга моей любимой жены. Пфенниг к пфеннигу откладывала.
Хотя бы крыша у тебя над головой есть, когда ты вернешься с войны. И то хорошо. Это большое дело, поверь мне! Наш домик я на всякий случай застраховал. Мало ли, а вдруг лимонники нас бомбить станут? Домишко-то рядышком с Заводом.
Важно! Похороны наши, мои и бабушки, я полностью оплатил, долгов у меня нет. Если кто будет лезть потом с денежными вопросами, пользуясь твоей наивностью, — смело гони их, мошенников, в шею.
Ну, вот и все.
Прощай, мой дорогой мальчик. Служи нашему милому Отечеству так же честно, как это делал я…
Надеюсь, оно будет к тебе более милостиво, нежели ко мне.
Твой дедушка Фриц и твоя любящая бабушка Эльза.
PS. Своей матери ничего не говори. Ей и так горя в жизни хватило. Пусть она думает, как и все соседи, что это был просто несчастный случай. С доктором Юшке я договорился, он напишет правильное Das Zeugnis vom Tod.
Еще раз прощай, мой дорогой внук. И помни обо мне».
Ошеломленный Чарли опустил письмо на колени…
Этого не может быть, это бред, это какой-то страшный сон…
Эх, дедушка, дедушка…
Ты был таким гордым… не захотел прятаться или бежать… Тем более одевать на грудь желтую шестиконечную Давид-штерн…
У тебя на груди — навечно остался «Железный крест» Первого класса с Дубовыми листьями…
…Ich hatte einen Kameraden…
— Эй, Чарли! К шефу, живо, живо…
Чарли, понурив голову, медленной трусцой побежал к дому господина директора — потому что все команды в военных и полувоенных организациях Рейха выполнялись только бегом….
Начальник, толстый инженер доктор Раухе, встретил Чаплина как-то непривычно вежливо…
Пряча глаза, усадил на лавку, предложил сигару из эрзац-табака…[138]
Чарли сидел, как замороженный, ничего не видя и не слыша, только односложно отвечая: Яволь! Натюрлих! — а что яволь, что натюрлих, сам не понимал…
Наконец Раухе осторожно положил руку на плечо Чаплину и, заглянув ему в глаза, доверительно и тихо произнес:
— Знаешь, парень, тут тобой Reichskommissar fur die Festigung DeutschenVolkstums заинтересовался… Понимаешь, тут такое неприятное дело, но — большой непорядок у тебя с родственниками…
— Уже нет… мой дед умер… — прошептал Чарли побелевшими губами.
— Дед? При чем тут дед? — Раухе, ничего не понимая, заморгал белесыми ресницами. — Он что, у тебя тоже?
— Что — тоже?
— Ну, этот… — пролепетал бедный Раухе, краснея и покрываясь мелкими капельками пота, — из французских колониальных войск… чернокожий… как твой отец?!
— Что, что?!! — подпрыгнул на лавке юноша.
— Ах, ты, бедный малый! — жалостливо протянул добрый инженер доктор Раухе. — От тебя, вероятно, скрывали… Да вот, как бы тебе это… ты понимаешь, твоя матушка… ну, когда была французская оккупация Рура… ну, ты же понимаешь, время тогда было очень тяжелое, голодное, прямо скажем, да… а она была такая молоденькая… вот ты, короче, и родился!
— Да я что, по-вашему, негр, что ли? Вы на меня посмотрите!!! — возмутился Чарли.
— Ну, к тебе лично претензий у них вообще нет, никаких… А вот детки у тебя могут родиться… гм-гм… всякие… Поэтому есть строжайший Имперский Закон, который предписывает таких, как ты…
— Герр Раухе, вы что, меня кастрировать хотите?!! — Чарли просто не верил своим ушам.
Раухе, умоляюще сложив толстые ручки на жирной груди, безуспешно попытался оправдаться:
— Что ты, что ты, Ганс, совсем не хочу… Это не я, это тебя в госпитале. И потом — тебя вовсе не кастрируют, а только стерилизуют, под местным наркозом… говорят, это совсем не больно… Тебе же будет лучше! Можешь потом всю жизнь уже не бояться алиментов… Нет худа без добра! Так что сегодня же и поезжай! В добрый путь!
Как опущенный в воду, вышел Чарли из кабинета доброго начальника и, сжимая в руке дедово письмо — пошел, пошел, пошел… Сначала по улице, потом по проселочной дороге… Зашел в лес…
И нос к носу столкнулся с невысоким, лысым мужчиной — комиссаром Фрумкиным.
— Was du hier machst?
— Ich suche die Russen.
— Meine, dass gefunden hat. Warum dir die Russen?
— Ich will sterben!
— Warum? Besser lebe…[139]
— А зовут-то тебя как?
— Ифан Иффаноффитч…
Есть в Беларуси легенда про Ивана Ивановича… Сначала жил у партизан просто так, картошку чистил… потом стал ремонтировать оружие… потом увидел сожженную украинскими полицаями белорусскую деревню…
Воевал он храбро, но уж больно как-то не по-русски, как-то уж очень аккуратно и тщательно… и лег в белорусскую землю, в безымянную могилу — так же тихо, аккуратно и вежливо, как и жил…
…Ich hatte einen Kameraden…
24 июня 1941 года. 14 часов 40 минут.
Шоссе Вильно — Минск. Район Ошмяны
«…И отправились сыны Израилевы из Раамеса в Сокхов до шести сот тысяч пеших мужчин, кроме детей. И множество разноплеменных людей вышли с ними, и мелкий, и крупный скот…»[140]
Очевидец: «Они ехали на невообразимых телегах, фурах и арбах. Ехали и шли старики, которых я никогда не видывал, с пейсами и бородами, в картузах и шляпах прошлого века.
Шли усталые, рано постаревшие от горя женщины.
И дети, дети… Детишки без конца. На каждой подводе шесть-восемь-десять грязных, чумазых, голодных детей.
И тут же на этой же подводе торчал самым нелепым образом наспех прихваченный скарб: сломанные велосипеды, разбитые цветочные горшки с поломанными фикусами, скалки, гладильные доски и какое-то тряпье.
Все это шествие кричало, стонало, плакало, скрипело и медленно ехало, ехало без конца и края, ломаясь и чинясь по дороге, и снова двигаясь к Минску».
Бытует легенда, что главный виновник «Чуда на Марне» — парижское такси. Именно таксисты на своих «Рено» перевезли к фронту несколько свежих дивизий. В Минске — столько такси не было…
Однако бойцы Богданова из службы охраны тыла не зря вытряхивали на обочину шоссе самоэвакуировавшихся совпартслужащих…
Теперь эти ГаЗ-ики и ЗиС-ки везли на север сотни бойцов 100-й Ордена Ленина стрелковой дивизии… И вот на довольно узком шоссе встретились эти два потока, лоб в лоб…
