– Ах вот оно что. – Тонкие губы Девлет-Гирея чуть приоткрылись, обнажая в оскале темные зубы. – Я люблю измену в лагере врага и гнушаюсь изменниками. Однако ты не изменник, ты смельчак, который решился отдать жизнь за своего государя. Будь по-твоему. – Он поднял руку, подавая знак кому-то из своих приближенных. – Ты ее отдашь. Но я уважаю храбрецов, а потому можешь выбрать, какой смертью ты желаешь умереть.
– От старости, ваше величество, – без запинки выпалил я. – Но если вам угодно будет выслушать слова, которые я принес к трону мудрейшего из Гиреев, возможно, необходимость в казни отпадет.
Взгляд хана впервые выразил интерес к моей особе.
– Что ж, говори.
– Во-первых, я вынужден отклонить титул, которым вы удостоили меня столь незаслуженно. Я не изменник и никогда таковым не был. Я чужак в Московской Руси, как и мой боевой товарищ Генрих Штаден, и многие из тех, кто нам помогает. Сейчас бегство, а возможно, и смерть царя Ивана освободила их от клятвы верности, которую я, кстати сказать, не давал никогда.
Я сделал паузу, проверяя реакцию на свои слова, однако Девлет-Гирей молчал, ожидая, вероятно, дальнейших объяснений.
– Да, – продолжил я, – человек Джанибека действительно мог видеть меня среди тех, кто окружал нового царя московитов во время его коронации. Мне пришлось потратить немало сил, чтобы добиться этого. Когда в Москве стало известно о новгородском бунте, мы с Генрихом договорились, что я отправлюсь в лагерь повстанцев, он же останется при царе Иване. Победа досталась Рюрику, и я помог Штадену скрыться. Распорядись военная фортуна иначе, то же самое он сделал бы для меня. Но главное – не это, а то, что все наши люди остались на местах, и если вы гарантируете им безопасность, готовы помочь отобрать власть у наглого выскочки.
Девлет-Гирей сощурился:
– Что же ты покинул двор того, кто удостоил тебя своих милостей?
– Милость – это всего лишь милость. Сегодня она есть, а завтра ее нет. А золото – всегда золото. Я имперский дворянин, и мне нет дела до того, кто здесь будет править.
– Значит, ты из наемников, – подытожил услышанное хан. – Что ж, это меняет дело. Я заплачу тебе, а ты пойдешь с нами в Москву. Но смотри, если я хоть раз усомнюсь в том, что поступаю сейчас верно, то расплавленное золото польется тебе в глотку.
– Полагаю, этого не произойдет, ваше величество, – поклонился я.
– Так что там говорил Джанибек о твоей карте? – резко меняя тему, продолжил владыка Крыма и щелкнул пальцами.
Согнувшийся пополам мурза протянул своему повелителю взятый у меня свиток. Девлет-Гирей развернул его и уставился на шедевр абстрактной картографии, пытаясь сообразить, какую часть света символизирует эта тщательно прорисованная абракадабра.
– О Аллах всемогущий! Что это ты мне подсунул, неверный пес?!
– Это карта, ваше величество. И если бы Рюрик знал, что она сейчас в ваших руках, то много дал бы, лишь бы получить ее назад.
– Безумец! Когда б я приказал своим женам в Бахчисарае нарисовать путь в Московию, они и то сделали бы это вернее.
– Не мне судить об их талантах. Но от сих трудов вряд ли было бы много пользы, в то время как тот небольшой кусок пергамента, что вы держите в руках, может привести вас к стенам Москвы столь же просто, как если бы она уже была вашей. Если, конечно, знать секрет.
– Так чего ты ждешь?
– Денег, которые нам обещаны.
– Да будет так. – Девлет-Гирей повернул голову в сторону Джанибека, и тот нехотя вытащил из-под шелкового халата свиток с черной восковой печатью.
Я развернул его, пробежал взглядом по заверению банка «Лионский кредит» о том, что означенная сумма от пожелавшего остаться неизвестным была принята, сосчитана и определена на хранение. Предъявитель сего документа имел право забрать ее в любой миг, по своему усмотрению, за вычетом одного процента банковских услуг. Сумма впечатляла. Что и говорить, Штаден высоко ценил Россию.
– Я жду, – напомнил Девлет-Гирей.
– Все очень просто, – почтительно начал я, сворачивая банковскую расписку и засовывая ее за голенище сапога. – Видите, в левом верхнем углу нарисован Московский Кремль, вокруг него аккуратный квадрат.
– Все так, – найдя указанную отметку, подтвердил Гирей.
– Теперь следует разделить карту на такие же квадраты и разрезать ее.
– Я и сейчас еще не уверен, что твоя карта стоит заплаченных денег. А после того, как ее разрежут, клочки и вовсе не будут стоить ничего.
– Осмелюсь сказать, ваше величество, что это не так. После того, как я обозначу, в каком порядке разрезанные квадраты следует заново склеить, вы увидите совсем иную карту. Дорога на Москву в ней будет обозначена в точности. Когда же клей окончательно засохнет, на пергамент следует положить, скажем, хорошо нагретые каменья. Тогда на ней проступят все засечные линии с тайными проходами в них, броды на реках, крепости с численностью гарнизонов и многие другие полезные сведения.
– Ты хитер, как змея, христианин. – Девлет-Гирей хищно оскалился. – И если все действительно так – ты честно заслужил награду.
– В этом не только моя заслуга, государь, – скромно объявил я. – И с картой, можете проверить, все так, как было сказано. Но самое главное по-прежнему остается здесь. – Я постучал себя пальцем по голове.
Как будто в ответ на этот стук на канале связи раздался вальяжный голос Джорджа Баренса:
– Как дела, мой мальчик? Надеюсь, с процессом внедрения проблем не было?
– Спасибо, пока все благополучно, – отозвался я.
– Вот и замечательно. У меня, слава Богу, тоже все идет как по маслу.
В тот же миг я увидел иной шатер и иные лица. В сравнении с открывшейся мне картиной ставка Девлет-Гирея отличалась суровой, почти спартанской простотой. Шарообразный незнакомец в высокой чалме и длинном парчовом халате расплывался по золоченому подобию трона. Перед ним, отражаясь во множестве венецианских зеркал, стоял Якоб Гернель. Впрочем, мало кто из видевших его в Москве узнал бы сейчас в этом роскошном французском аристократе недавнего звездочета. Объемный круглый воротник его лазурного пурпуэна[54], носивший среди парижских модников изящное название «блюдо святого Иоанна», сиял белизной. Под ним, почти теряясь в блеске драгоценностей, на муаровой ленте свисал орден святого Михаила. Из-под коротких округлых штанов виднелись шелковые чулки. Словом, вид мой дорогой «родственник» имел такой, будто только-только вышел с королевского приема в Лувре.
– Мое имя – Жозеф Гаспар Антуан Барневуа, граф де Понтавьез, – с безукоризненной элегантностью представился он, описывая беретом изящную восьмерку перед сановным турком. – Хвала Всевышнему, я догнал вас!
