И в то же время она была похожа на сказку.
Глаза! Все дело было в глазах. Большие, миндалевидные, с характерным азиатским разрезом, темные и блестящие, словно гагаты, – они затягивали в омут, погружали в царство неги, волшебства и обмана.
Одета она была вполне обычно – по последней моде от галльских модельеров. Узкий жакет превосходно подчеркивал осиную талию; пенилась кремовая рубашка с пышной горловиной и рукавами; а юбка-колокольчик настолько плотно прилегала к крутым бедрам, что казалось, будто бы ее и не было вовсе. В своем одеянии, пошитом из парчи и атласа, она напоминала белую лилию, по волшебству распустившуюся посреди Иорданской пустыни.
Единственное, что отличало девушку от британских вертихвосток – это гишпанская мантилья: длинный кружевной шарф-вуаль, одетый поверх высокого гребня, вколотого в прическу. Она добавляла нотку бунтарства и эклектики в традиционный европейский наряд – и аромат загадочного Востока. Два непослушных локона, черных как смоль, выбивались из-под газовой ткани.
Весь мир словно перестал существовать; а ее лицо, с точеными и в то же время экзотическими чертами, подобное изображению на старинной камее, заполнило всю Вселенную. Позабыв о трости, Орест невольно ступил на поврежденную ногу, и контраст из освежающей боли привел его в порядок.
Лукаво улыбнувшись, девушка поприветствовала его первой. Изобразила легкое подобие книксена, что было не так уж просто при покачивающемся вагоне, и мягким, нежным контральто спросила:
– Вы тоже в пятом купе? Позвольте, я вам помогу.
Ее тягучий чувственный голос окутал его облаком неги и очарованья. Орест сглотнул и, к своему ужасу и стыду, снова ничего не сказал. Слова столпились где-то в горле, отчаянно не желая выбираться наружу.
«Какой позор, – подумал он. – Прекрасная юная леди здоровается со мной, а я даже слова вымолвить не могу!»
Орест сделал лихорадочное усилие над собой и приподнял край шелкового цилиндра. Подобную штуку организм выкинул с ним впервые, оставив в полной растерянности. Ее нежные пальцы взялись за бронзовую ручку, и инкрустированная слоновьей костью панель плавно отъехала в сторону. Кровь бросилась в лицо Оресту.
Изящно побрав юбки, девушка скользнула внутрь, в недра самоходного железного зверя. Тонкий флер духов – роза и мускат и что-то острое, неопровержимо восточное – на миг окутал его бесплотным облаком. Незнакомка обернулась и улыбнулась – и обжигающий самум ее черного взгляда обрушился на него в очередной раз.
* * *
Отделка купе ничуть не уступала роскоши коридора. Две софы, обтянутые зеленым шелком; стены, выложенные пластинами яшмы и вставками из черного дерева; изящной работы табльдот. Узкая шифоньерка, искусно встроенная прямо в стену вагона.
Поистине, администрация эмира не жалела денег на обустройство «Коня Всевышнего», восточного экспресс-поезда экстра-класса, воспользоваться услугами которого могли позволить себе лишь богатейшие из богатейших. На стенах висели картины кисти Абдаллы и амулеты от сглаза.
Девушка грациозно опустилась на сиденье и стянула перчатки. Руки у нее были тонкие и изящные, на указательном пальце красовался крупный бриллиант.
Орест опустился напротив. Трость он осторожно прислонил к стене. Должно быть, он выглядел ужасно неловко – мужчина-инвалид в движущемся вагоне. Ну что же, таков кисмет[8]. Фатум, если изъясняться на латыни.
Снял цилиндр и аккуратно положил его рядом, на переливчатую ткань дивана. Он обошелся ему в десять динаров. Хотя частный детектив и не был стеснен в средствах, однако купить приличный головной убор за Тигром и Евфратом представлялось проблематичным. Разве что окончательно поддаться безумному шарму Востока и приобрести чалму – из зеленого, красного или белого шелка. В сочетании с костюмом от Жоффруа это могло бы смотреться неплохо.
Стеснение, вызванное красотой попутчицы, еще не прошло – смущенно подняв голову, Орест встретился с ней взглядом и неловко улыбнулся. Пожалуй, помещение было чуть-чуть тесновато: их коленки почти соприкасались. Какой неслыханный эпатаж! Дамам не должны продавать билеты в одно купе с джентльменами. Северянина снова бросило в краску. Однако соседка, судя по всему, его обществом совсем не тяготилась.
– Пожалуй, я закажу кофе, – мягко улыбнулась она. – День в аравийских песках без горячего нубийского кофе абсолютно потерян.
По-галльски девушка говорила чисто, с певучим восточным акцентом. Была в нем какая-то медовая сладость, которую не услышишь на набережной Бранли[9].
Она потянула за длинный шелковый шнурок, утопленный в стену. Томно потянулась.
«Нет, – отрешенно подумал Орест, – она не француженка. Подобная хищная плавность, первозданная нескромность движений не рождается в душных городах Галлии. Она дикарка, дикарка в дорогом платье из Лютеции[10]. Но кто же она?»
Попутчица вытащила из шелкового ридикюля небольшой складной веер и принялась обмахиваться им. Нарисованные тушью драконы и рыболюди причудливо задвигались на лакированных дощечках. Уловив его взгляд, она легонько приподняла бровь. Рассмеялась.
– Конечно, мудрость пустыни гласит, что аппетит приходит с первым кусочком, а ссора с первым словом, – пожаловалась она. – Но путь до Ашшура[11] так далек, а я ужасная болтушка и не могу ехать в тишине. Преодолеть столько лиг без разговоров – невыносимо скучно! Позвольте же, я представлюсь.
Она отложила веер. Легонько подалась вперед.
– Я – Флоренс Жозефина Марианна Жаклин Дюбуа.
Она протянула ему руку для поцелуя.
– Пожалуйста, только не зовите меня Марианной! Я – Флоренс, а можно просто Жозефина. Знаете, мама так называла меня в детстве. Никто так больше меня не зовет, а я обожаю это имя.
«Все-таки Галлия! Очевидно, Трансальпийская»[12], – успел подумать Орест, прежде чем церемонно поцеловал ее руку, согласно всем правилам приличия, едва коснувшись губами. Довольно и того, что они оказались в столь двусмысленных условиях: средних лет импозантный господин и юная, прекрасная девушка в одном купе! Боже мой, что могут подумать люди!
Однако его пальцы, совершенно против воли хозяина, невольно сжали – на какое-то мгновение! – пальцы очаровательной новой знакомой, и поцелуй получился отнюдь не столь невинным, как он хотел.
– Я Орест Альгердович, – представился он. – С далекого севера, за Танаисом[13]. Вот, решил повидать Хошкани. Говорят, новая, модернистская реконструкция садов Шаммурамат[14] чудо как хороша.
Наркотик подействовал, нога прошла, и он был благодарен за это Аллаху, Саваофу, сестрицам Немайн[15] и всем богам, которых только знал. В далекой юности Орест нередко на подмостках жизни исполнял роль Роберта Лавлейса, Жерардо Казановы, Григория Орлова – словом, первого любовника, жен премье[16]. Однако годы утекли, словно вода в песок. Судьба обошлась с ним немилосердно, подарив неутихающую боль в левом бедре. Проклятые боли распространялись до самой ступни, терзая ночью и мешая ходить. Последняя надежда была на знаменитую клинику в Хошпуре, пригороде Хошкани, куда, по правде сказать, и направлялся великоросский эмигрант.
Девушка всплеснула руками.
– Ах! Вы великоросс? Я бывала у вас, когда-то давно… – Ее глаза затуманились от воспоминаний. – Однако вы не похожи на словена, – укорила она его. – Мне кажется, вы меня обманули!
– По происхождению я курд, – охотно пояснил он. – Мои родители жили у истоков Евфрата, где, по преданию, располагался идумейский[17] Эдем. Именно там Иблис впервые отказался поклониться Адаму, и Адам и жена его Хава[18] отведали плодов райского дерева. Там они впервые узрели, что наги, и устыдились сего.
Он взглянул на девушку. Она закусила медную губку фарфоровой белизны губами. Хороший знак. Странный паралич прошел, и он ощущал себя все более и более уверенно. Ну что ж, что он пожилой, седина припорошила его волосы, а нога его не так хороша, как раньше? Ведь по европейским легендам, Иблис тоже хромал, что отнюдь не мешало ему соблазнять женщин. Что уж и говорить, что увечья женщин часто лишь привлекают. Галлийка смотрела на него черными глазами, и от этого взгляда бросало в жар.
– Но мои родители уехали в Баку, когда я был еще ребенком, – продолжил он. – Мы жили в Масаде, когда началось восстание йезидов[19]. Родители эмигрировали, и весьма вовремя – йезиды захватили город, а затем, когда не смогли противостоять войску эмира Балака, вырезали население подчистую. Какое-то время мы жили в Эребуни[20], а затем покинули Халифат и поселились в Московии. Я вырос в Твери и принял православие. С Востоком меня не связывает почти ничего, кроме детских воспоминаний. Поэтому здесь я – гариб, чужеземец. Когда мне было пятнадцать, мы переехали в Рязань, где я и жил вплоть до сеченя прошлого года. А теперь вот уволился и работаю частным детективом.
