дружище. Поэтому отныне будем только жить. Жить так, как захотим. Никто, слышишь, никто нам больше не помешает!
— Сань, это… — перед уходом Петя замешкался в дверях.
— Ты чего? — Вид у друга был настолько пришибленный, что мне даже не по себе стало.
— Ты мне денег не дашь, а то сегодня у нас в конторе аванс должен был быть, а я тачку считай про…л.
— Да о чем ты говоришь-то, Петруха! — Я подошел к шкафу, где у меня лежали деньги, и вытащил все, что было. То, что утащил у мафиози, я еще не доставал, так в машине и лежат. — Тут чуть больше штуки, хватит пока?
— Да ты чего, куда столько-то? — охренел Петя. Отвык друг от достатка, отвык.
— Бери, я же сказал, деньги теперь есть, а скоро станет еще больше. Я тут пока за этими гавриками следил, новости почитывал. Оказывается, та пара парнишек, которым я когда-то дал денег на воплощение их идеи, открыли свое производство и что-то такое запустили в продажу, что акции компании резко выросли в разы. Мне остается-то, по сути, только послать к ним адвоката, и денежки будут течь рекой. В сорок четвертом эта парочка даже представить себе не могла, над чем они работают. Я лишь подкинул идею о правильном направлении, остальное они и сами додумать смогли. В той истории, о которой мне известно, они осуществили прорыв в технологиях в середине пятидесятых, а тут своим советом я ускорил прогресс лет на пять-шесть. Да и не только они у меня в запасе. Эти просто самые крупные, в кого я вкладывался. Биржа в Америке великая вещь, Петя, а уж если результат известен заранее… — я засмеялся и отпустил друга. Тот должен вернуться к вечеру. Уйдет из дома как будто на смену в такси, а сам будет сидеть здесь, у меня, сторожа, по сути, имущество. Сам же я вечером поеду вновь к итальянцам. Тот, что делал мне документы в сорок третьем, наверняка жив и здоров, что ему сделается, к нему и обратимся. Тем более, зайдя по делу к итальяшкам, хотелось бы услышать что-нибудь о происшествии прошлой ночью.
Петя вернулся в шесть, как и договаривались. Его было просто не узнать. Утром, когда я его только встретил, это был убитый жизнью мужик средних лет, сейчас передо мной появился высокий и красивый молодой мужчина, приятной наружности и с сияющей улыбкой коренного американца.
— Своей сказал, что нашел деньги в машине, когда чистил салон после пассажиров. Так как никто в контору не обратился в течение дня, оставил деньги себе.
— Молодец. Слушай сюда. Я ухожу, как и договаривались. Ты сидишь и никуда не суешься. Хоть взрывать начнут поблизости, сиди ровно, понял?
— Конечно, понял, занимайся своими делами.
— Да это скорее для тебя иду. Документы-то надо тебе выправлять!
Так как уже темнело, мы аккуратно перетаскали весь груз из машины в дом. Пете я вручил ружье и пистолет, для обороны. Хотел было пояснить, что здесь это разрешено, но наткнулся на лицо Пети, на котором блестела улыбка.
— Уж совсем-то за идиота меня не держи. Даже будучи следаком в Союзе, я прекрасно знал о второй поправке!
— Молчу-молчу, — ухмыльнулся я и уехал.
Итальянец, к которому я обратился несколько лет назад по рекомендации, узнал меня не сразу.
— Вы немного изменились, мистер, — он разглядывал меня внимательно, а я его.
— Да уж, столько всего произошло за эти годы, что изменения во внешности — это нормально.
— Извините, но давайте ближе к делу, а то у меня сегодня много дел.
— С удовольствием. Раз уж вы вспомнили меня, то напоминать, за чем я к вам обращался, не нужно?
— Я припоминаю. Вы хотели «бумаги», причем чистые. Рассчитались довольно редкой вещицей…
— У вас феноменальная память, сэр, я удивлен! — покачал я головой, признавая заслуги моего собеседника. — Так вот, я к вам по этому же вопросу. Три человека. Мужчина, женщина и их дочь. Нужны все бумаги, какие только возможно сделать, естественно, чистые, как у меня.
— А у вас самого проблем не было?
— Скажете тоже, вы же гарантировали! — улыбнулся я. — Я даже в армию сходил, на несколько дней, пока в меня не попал долбаный желтопузый!
— Вас что, на войну отправляли? Но я же помню, возраст у вас был неподходящий!
— Да вот попался копам, были не в духе. Проверили меня и сочли причину, по которой я не служил, неуважительной. В период войны я не имел права законно отмазаться, поэтому испытал все прелести войны на себе. — Я снял пиджак и, закатав рукав рубашки, показал место ранения.
— Однако! Вы счастливо отделались, все же вернулись домой, а не сгинули на островах. Перейдем к делу. С последней нашей встречи прошло много времени. Немного изменился порядок получения бумаг, ну и цена, конечно. Да еще у нас тут проблемы возникли, впрочем, нашего с вами дела они не касаются, — итальянец достал лист бумаги и запросил данные. Его интересовал точный перечень нужных документов, возраст, желательно точный, моих друзей. Самое сложное было с дочерью Петра. Ну нет чистых документов на маленькую девочку. Будут делать бумаги из центра по усыновлению, якобы наша молодая пара удочерила девочку. Что же, уж лучше так, чем никак. Ценник действительно вырос до неприличия. За весь комплект бумаг итальянец запросил пятнадцать тысяч. По пятерке с каждого выходит, тогда мне это обошлось дешевле. Но деляга уверял, что результат меня очень порадует. Что ж, остается поверить ему. Сроки изготовления также изменились. Даже за лишнюю штуку баксов мне сократили всего один день, так что будем ждать неделю. Долго, но тут лучше не спешить.
Вернувшись почти в полночь домой, я застал Петю сидящим на кухне.
— Как вискарь? — спросил я друга, сам в это время доставая бутылку пива из холодильника.
— В порядке. Блин, как же это скучно, не вылезать из дома, — вздохнул друг, — как прошло?
— Порядок. Неделю, правда, ждать придется, зато на выходе я ожидаю хорошую работу.
— Твоими устами…
— Я уже сколько тысяч раз повторял, все будет в порядке, успокойся!
— Да, говорил, говорил. Да вот видишь, как все вышло-то?
— Не вышло еще, просто мы отложили на некоторое время решение проблемы.
— Да и вновь Аленке врать приходится.
— Это не ложь, — так же спокойно ответил я.
— Как же не ложь? Обыкновенное вранье!
— Это, Петя, доступная форма изложения, а не вранье, запомни это. Не всегда нужно говорить людям все, что у тебя в голове, а уж здесь, в Америке, подавно.
— Здесь вообще что-нибудь ценится, кроме
