Герцогу помогли принять сидячее положение. Вероятно, что он и сам бы с этим справился, но стоявшие за его спиной люди мгновенно уловили первое же его движение.
Я склонился в поклоне, ниже, ниже, не переломишься, в этом нет ничего позорного.
Просто прояви ему уважение, то, которое он заслуживает, и так, как здесь принято.
Великий герцог Дрюмон XVII, конечно же, это был именно он, несколько секунд рассматривал меня молча. Затем промолвил, и голос его оказался сродни его внешнему виду, усталым и безжизненным:
— Я благодарю вас за то участие, что вы приняли в судьбе моего единственного сына.
Вот даже как, получается, что Ромерт умер для него, как для отца.
Я снова склонился в поклоне, ничего не сказав. А что говорить-то: какие пустяки, не стоит благодарности?
— Мой сын знает о вашей мечте — продолжил герцог — И все же мне хотелось бы, чтобы у вас был выбор.
Стол перед ним был заставлен. На нем имелись и графины, и какие-то склянки, в одной из которых я узнал то лекарство, название которого мне так и не удалось запомнить. Серебряное блюдо, прикрытое кружевной салфеткой. Пара толстенных книг, самого что ни на есть букинистического вида, с кожаной обложкой и металлическими застежками. Вазон с красивыми цветами, чьи лепестки были нежно-золотистого цвета с темными пятнышками. Письменный прибор, выполненный в виде замка, с откинутой крышей одной из башен, из которой торчали перья.
Но когда на нем появился туго набитый кожаный кошель, заметить не смог. Вероятно, это произошло, когда я склонялся в поклоне и положил его один из трех стоящих за герцогом людей, один вид которых ясно давал понять, что телохранитель — это призвание.
Кошель смотрелся очень солидной вещью. И качеством кожи, пошедшим на его изготовление, и своими размерами, и еще чем-то неуловимым. В таких кошелях не хранят медь, да и серебру там не место. Так оно и оказалось.
Герцог легким движением сдвинул кошель с места, и из незакрытой его горловины на стол посыпались новенькие блестящие золотые монеты. Они так призывно блестели под лучами солнца, пробивавшиеся сквозь окружающую беседку зелень, что у меня захватило дух.
Да в нем же целое состояние! Да, эти люди умеют быть благодарными.
Если кошель до самого дна набит такими монетами, а я крайне сомневаюсь, что в нем есть медь или серебро, то я смогу легко воплотить в жизнь часть моих планов, с которыми давно уже определился. Самую прибыльную часть. У меня было время и возможность подумать над этим.
Производство, именно производство. Никаких лавок или даже оптовой торговли.
Есть у меня неоспоримое преимущество, выданное мне моим происхождением. Тем, что родился я лет на триста позже всех окружающих меня людей. Есть и идеи и знания, с помощью которых я смогу развернуться так широко…
А уж затем, с теми деньгами, что заработаю, я смогу решить и проблему, что заботит меня больше всего на свете. Но…
— Ваше Королевское Величество — предикат герцога я сказал на его родном языке, хотя до этого он обращался ко мне на общеимперском. Я волновался, сомневаясь в том, что получится хорошо, что я не исковеркаю язык, да еще и в таком важном моменте, обращаясь к такому важному лицу. И я не готовил это обращение, просто однажды в одном из разговоров с Горднером поинтересовался, как такое будет звучать на языке народа Эйсен-Гермсайдра. Получилось, по-моему, неплохо, но остальные слова я произнес уже на имперском.
— За деньги, Ваше Королевское Величество, можно купить многое, очень многое. Но…
Но сейчас я могу получить то, о чем мечтал столько времени. Получить сразу, в один миг. Если конечно это то, о чем думаю. Да и что может быть другое?
Герцог взглянул на меня еще раз, и устало откинулся на спинку кресла. И опять его успели подхватить и помочь. Уже с закрытыми глазами он едва заметно шевельнул пальцами, отпуская меня. Возможно, здесь так принято, возможно, что на большее у него попросту не хватило сил.
Я проснулся с ощущением радости, царившей у меня в душе. И нисколько не удивился, что лицо мое растягивает улыбка, быть может, очень глупая на вид.
Я барон. Барон Артуа де Койн. Это не сон, в чем легко убедиться. Достаточно протянуть руку, взять в руки свиток и прочитать указ подписанный рукой Его Королевского Величества Дрюмоном XVII — го. Нет, относительно того, что можно прочитать, я высказался несколько опрометчиво, поскольку указ написан на языке Великого Герцогства Эйсен-Гермсайдр. Но как раз с этим нет никаких сложностей, по крайней мере, не для меня. Поскольку там, где мне придется его предъявить, перевести указ не станет проблемой. Если придется это сделать.
Со вчерашнего дня я являюсь подданным и титулованным дворянином герцогства Эйсен-Гермсайдр.
Вот только прилагающегося к титулу баронства я не получил, мало здесь, земли, чтобы раздавать направо и налево. Так что остался я без лена. Ну да Бог с ним, с леном. Перебьюсь как-нибудь.
Я до самого последнего момента не верил, что это произойдет. Слова герцога сложно было трактовать двояко, но мало ли, мало ли…
Не верил, когда за мной с самым важным видом пришли два человека, и, конечно же, оба они были при шпагах.
Не верил, когда мы прибыли во дворец герцога и меня поставили перед Жюстином Эйсеном, который тоже имел очень важный вид.
Когда я трижды обошел вокруг стоявшей посередине огромной залы статуи, изображавшей какого-то бородатого мужика в латах и шлеме с высоким гребнем и плюмажем.
Когда я слово в слово повторял что-то на незнакомом мне языке, вероятно клятву на верность дому Эйсенов.
А когда Жюстин после окончания церемонии обратился ко мне — "барон", я вздрогнул.
Сама церемония происходила не очень гладко, с некоторыми заминками, которые даже мне были заметны. Как мне уже потом по секрету поведал Горднер, последнее присвоение титула в герцогстве происходило полтора века назад, так что некоторые детали ритуала успели основательно подзабыться.
Когда официальная часть закончилась, первым меня поздравил Жюстин.
Поздравил несколько своеобразно.
— Артуа — обратился он ко мне, все еще не верившему в уже произошедшее событие. — Если вы позволите, я оставлю клинкерт на память о нашем совместном путешествии. Взамен хочу предложить клинок, как смею надеяться, не хуже качеством, чем ваш прежний. -
С этими словами он принял из рук одного из присутствующего на ритуале человека шпагу и вручил ее мне. Шпага была в ножнах.
Я с полупоклоном принял ее, вынул из ножен и отсалютовал. Салют был похож на нечто среднее между тем, что я видел уже здесь, и что подсмотрел в одном из фильмов. Получилось вполне браво. А вот с тем как я ее вынул, произошел небольшой конфуз.
