Затем включила магнитофон в сеть, вставила аудиокассету и нажала клавишу «Воспроизведение». И из динамиков зазвучало: «Как трамвай последний…»
– Как это понимать, Толя? – спросила она меня.
А я все это время молчал. Когда-то это должно было случиться, но я почему-то все не решался сказать ей и зачем-то ожидал, чтобы наступил 2007 год. Что-то я, наверное, предчувствовал инстинктивно.
– Так как это понимать, Толя? – спросила она. – Только что Михайлов сказал в передаче по кабельному телевидению, что это песня – новая, он написал музыку совсем недавно. И то же самое – касается «Гори, звезда моя», и «Покраснела рябина…» – Что ты молчишь, Толя?
А что я мог сказать? Только одно:
– Варь, ты помнишь, какое сегодня число?
– Какое число? О чем ты? Кстати, о числе…
Она повернула магнитофон обратной стороной к себе и принялась рассматривать маркировочный штамп.
– Толя! Его же изготовили в 1988 году! А тогда, в 1966, ты мне сказал, что его недавно сделали в Японии, и твои родственники купили магнитофон в «Березке» … Объясни, что все это значит?
– Варь! – я подошел к ней и попытался обнять ее. – Варя, сегодня ведь 15 сентября!
– Причем здесь 15 сентября? О чем ты говоришь?
Я прикрыл глаза. Сорок лет этот день был для нас больше, чем день рождения… Это был лишь наш с ней день, и мы ни разу не пропустили его.
Я понял, что хочешь – не хочешь, но лучшее попытаться все объяснить ей. Хотя заранее был уверен – ничего хорошего из этого выйти не могло. Мужчина может попытаться проанализировать такую вот ситуацию, и все понять. Женщина поймет лишь то, что первым бросается ей в глаза, то есть то, что понять хочет.
– Варя, 15 сентября 1965 года ты впервые подошла к Толе Монасюку. Потом, в Новогоднюю ночь, он проводил тебя и ушел домой.
Ты помнишь, что ты делала после этого? Ну, после того, как Монасюк ушел домой?
– Ты что, издеваешься надо мной? Немедленно объясни, как этот магнитофон оказался в 1966 году вместе с записями песен, которые тогда еще никто не сочинил! Их просто не-бы-ло!!!
– Ты не позволяешь мне ничего сказать… Если ты хочешь получить ответы на свои вопросы, изволь успокоиться и сядь на диван!
– Я…
Я вышел на кухню. У меня внутри все клокотало. Я смотрел на горящие свечи, пышные розы, багровое вино, искрящееся в двух хрустальных бокалах. И вдруг словно молния меня ударила: больше никогда ничего этого не будет… Вообще ничего не будет! Да гори оно все ясным огнем!
И я движением руки смел все это великолепие на пол. Зазвенели, разбиваясь фужеры, бутылки, вазон, по всей кухне разнесло длинные шипастые стебли роз.
– Что ты наделал? – Варя заскочила на кухню и замерла на пороге.
– А это должен был быть наш праздник! И теперь он не нужен! Разлетелся на куски, как вот эти бокалы и бутылки!
Я открыл холодильник, нашел початую бутылку водки, достал из навесного шкафчика два тонкостенных стакана и держа все это в руках, сказал:
– Пошли! Хочешь узнать правду – ну, так узнай ее!
В гостиной я налил по полстакана водки, и не чокаясь выпил свою порцию, не чувствуя вкуса.
– Не перебивай меня! – сказал я. – Тогда, утром первого января Монасюк шел домой и думал о своей Разиной. О тебе он не думал! Ясно?
И потом в дальнейшем он так и не посмотрел бы на тебя. Но через 42 года, ночью Нового, 2007, года он вдруг вспомнит тебя и поймет, что его жизнь не удалась, потому что он не сумел разглядеть в экстравагантной, эпатажной и смелой Варьке Рукавишниковой свою судьбу, и тем самым прошел мимо своего счастья.
Итак, в Боговещенке, невдалеке от тебя маялся в тут ночь и 17-летний Монасюк. Из-за неразделенной любви к Разиной. И он говорил себе: «Лучше так не жить! Лучше умереть! Я не хочу так жить!»
А я как раз в этот момент, но в 2007 году, думал: «Если бы я мог перенестись в тот далекий 1966 год, я любил бы Рукавишникову, я сделал бы ее счастливой и был бы счастлив сам»!
А ты… Помнишь, ты мне сказала в новогоднюю ночь 1967 года, о чем ты думала ночью прошлого нового года? Вот в тот момент, когда ты загадала желание: «Хоть бы Толик любил меня и был со мной!» все и случилось. Желание всех троих исполнилось – Толик переменил жизнь, другой Толик, старше на 42 года, перенесся в тело 17-летнего Монасюка, а ты получила возможность стать через какое-то время Варварой Монасюк и прожить счастливую жизнь.
А магнитофон и кассеты были у меня в руках в тот момент, и почему-то перенеслись в прошлое вместе с моей личностью.
Вот и все! Ты хотела получить объяснение – ты его получила. Песни Михайлова действительно в 1966 году еще не были написаны, да и сам Стас, скорее всего, еще не родился.
Варвара медленно поднесла стакан с водкой ко рту и так же, как я недавно, выпила содержимое, по-моему, даже не почувствовав вкуса.
– Значит, тот Толя Монасюк, с которым я разговаривала на скамейке 15 сентября, был не ты…
– Почему же не я? Я! Просто…
– Просто через несколько месяцев ты убил моего Толю, и занял его тело…
– Варя, но ведь ты сама…
Я встал и попытался взять ее за плечи. А она ударила меня по лицу.
Второй раз за всю жизнь. И оба раза – незаслуженно.
И я замолчал. Варя ракетой носилась по квартире – она собирала вещи.
Лишь у двери я попытался сказать ей, что:
– …Варя, сейчас не это важно. Новогодняя ночь должна…
– Будь ты проклят! Убийца! – Она побежала вниз по лестнице.
И я крикнул ей вслед:
– Держись Юльки! Может быть, только она и поможет тебе!
В этот вечер я уже ни о чем не думал. Я допил водку из той, начатой, бутылки, потом, чтобы напиться и опьянеть, аккуратно поднял с пола бутылки с вином, так, чтобы не вылить из них на пол остатки. И выпив в итоге еще два стакана вина, включил магнитофон и под очередную песню Михайлова буквально через минуту «вырубился».
Когда через несколько дней ко мне в квартиру ворвалась Юлька, я уже приготовился ко всему.
Юлька, в отличие от нас, почти не изменилась. Мы с Варей слегка располнели, а она осталась все такой же тоненькой, такой же хрупкой и утонченной, вот только теперь она не была больше платиновой блондинкой, а постоянно красила волосы в пепельный цвет.
– Что у вас происходит? – с порога спросила она. – Мне позвонила Варька, она у матери в Боговещенке, и говорит, что будет встречать Новый год именно там! В своем отчем доме! Вы что, с ума сошли?
Я взял ее за руку и подвел к дивану.
– Сядь! – сказал я. – Юля, все что я скажу тебе – очень серьезно. И ты сейчас же дашь мне слово, что все выполнишь в точности!
– Не дам я никакого слова, пока ты не объяснишь мне, что у вас происходит!
