Но это так, некая зарисовка на тему русской смекалки. Итогом же кухтеринского «образования» извозных мужичков стало то, что сразу же с открытием навигации переселенцы выбрали ходоков в местное присутствие, где и заявили о своих правах. Чем просто шокировали туземных чиновников. Так что когда мои корабли причалили в Тюмени, их там уже очень ждали. И не так собственно переселенцы, уже определившиеся с желаниями и выбравшие конечный пункт своего путешествия, как местное начальство, торопившееся избавиться от настырных, знающих свои права людей.
Три могучих судна, взяв на прицеп по четыре больших баржи с крестьянами и их скарбом, заторопились по высокой воде вернуться в Обь. А один корабль, здорово модернизированная совместными усилиями датского кораблестроителя Бурмейстера и русского изобретателя и инженера Барановского тецковская «Основа», остался в Тюмени ждать моего возвращения.
Было что-то в этом символическое. Первый в Западной Сибири пароход первым же подвергся обещающим стать революционными изменениям. Корабль, который подобно той самой, знаменитой яхте «Победа», обернувшейся «Бедой», превратился стараниями семинариста-недоучки из гордого «Основателя» в невнятную «Основу» и, как ни странно, действительно стал основой колоссальных, затронувших торговый флот Обь-Иртышского бассейна изменений последнего времени. Я не инженер и не владелец «заводов, газет, пароходов» и затрудняюсь точно сказать, что именно поменяли и улучшили в старом пароходе. Но то, что он теперь стал существенно быстрее и «кушает» на треть меньше топлива – тому свидетель. Капитан утверждал, что мощность новой машины чуть ли не полторы сотни лошадей, но тут, боюсь, он слегка преувеличивал.
Если бы не трагические события в Париже, после Тобольска я планировал отправиться в Самарово, где к тому времени уже должны были появиться известия с севера, из Обской губы. Туда, на границу пресной и соленой вод, ушел самый лучший, самый сильный корабль томского торгового флота, новенький двухсотсильный «Святая Мария», с одним из Чайковских на борту. И если Сидорову все-таки удастся пробиться в Карское море, а потом и в Обь, здесь капитаны английских кораблей должны были увидеть грамотно размеченный фарватер, а не дикие воды неизвестной и опасной сибирской реки.
Нужно ли говорить, как сильно я хотел, чтобы у Михаила Константиновича все получилось. Как молил Господа, чтобы он нашел Карские ворота широко распахнутыми. Несколько десятков паровозов, оборудование нескольких заводов, включая драгоценное, по сути – контрабандное, запрещенное к продаже за пределы Соединенного Королевства, – для коксохимического. И приготовленные для отправки на рынки Англии наши, сибирские, товары. Графит, зерно, воск и пеньковые канаты. Бочка кедрового масла, продающегося в Лондоне по каплям, в конце концов.
В Самарово я все-таки попал. Пусть и ненадолго. Водной дороги мимо этого стремительно разрастающегося села на пути из Тюмени в Томск другой нет. К сожалению, новостей с севера еще не было, а ждать я не мог. Бегло осмотрел аккуратно выстроенные рядами десятки широченных барж, поджидающих английские корабли. Поговорил с купцами из каравана, собирающегося в верховья Иртыша, в Туркестан. Они везли на знойный юг неизменное зерно, железо в полосах и изделиях, ткань и, к вящему моему удивлению, куперштохские консервы. Большей частью тушеную говядину и сгущенное молоко.
С отправляющимися с караваном на службу в Туркестан чиновниками говорить было не о чем. Тем более что среди них с семьей пребывал и незабвенный Фортунат Дементьевич Борткевич, немало мне нагадивший будучи окружным начальником Каинского общего окружного управления. Новый генерал-губернатор, судя по правам и обязанностям, скорее – вице-король новоприобретенных земель, – генерал Константин Петрович Кауфман всю зиму одолевал наместника Западной Сибири просьбами о помощи с формированием штата гражданского правления. Ну как отказать такому человеку? Стоило лишь намекнуть понятливым начальникам, что для диких туркменов с узбеками идеально подойдут самые никчемные и непокорные, так списки в считаные дни были составлены и утверждены всеми инстанциями. Пусть теперь с ними Кауфман разбирается. По слухам, он человек жесткий, где-то даже и жестокий. А вокруг далекое от человеколюбия население, по темноте своей не желающее приобщаться к благам европейской культуры. Удобно, знаете ли, когда исчезновение неугодного человека всегда можно списать на каких-нибудь диких киргизов…
У нас вот в Томске тоже кружок образовался. Революционный, едрешкин корень. Молодые лаборанты, семинаристы, офицеры. Почитывали герценский «Колокол». Сам-то Александр Иванович после переезда редакции газеты из Англии в Швейцарию в обличении самодержавия несколько поутих. Ругал, конечно, но уже как-то без былого ожесточения. Нашим доморощенным заговорщикам и этого хватало, так что приходилось жандармам за ними присматривать. На счастье, до бомб и террора дело пока не доходило, конспиративные встречи были полны яростными спорами о Судьбе России, Равенстве и Братстве. А чтобы ничем кроме болтовни этот котел с неприятностями и не выплеснулся, в кружок внедрили сразу несколько агентов.
И вот ведь что интересно! Никак не могли выяснить – как эти страдальцы за народ получают провокационную газетку? И почту проверяли, и извозчиков на предмет попутных посылок опрашивали. Пока однажды, в руки «штирлицам» не попалась упаковочная бумага, в которой «Колокол» появлялся в столице Сибири. И получателем там значился не кто иной, как уважаемый человек, британский подданный и первогильдейский купец Самуил Гвейвер. Вот так вот!
Не мытьем, так катаньем. Так-то дела у британца в Томске шли ни шатко ни валко. Попробовал обзавестись акциями моих железных заводов – не вышло. В уголь сунулся, даже заявку на осенний аукцион концессий подавал – и тоже мимо. Нам нетрудно было в условия строчку добавить с требованием обязательного подданства Российской Империи, а на его расстроенную рожу посмотреть было приятно. Британец принялся было наличными деньгами купчишек ссужать. Должно быть, надеялся, что отдавать им будет нечем и он хоть таким образом в местный рынок влезть сумеет. А торговцы деньги взяли, бумаги подписали, руки пожали и исчезли где-то в дебрях Восточной Сибири. Наш полицмейстер потом британцу и справку выписал, что, дескать, были те «купцы» беглыми кандальниками и мошенниками с поддельными паспортами. И что весьма опрометчиво было передавать крупную сумму людям, не потрудившись хоть как-то их проверить.
А мы еще удивлялись – чего это наш Самуил в столицу никак вернуться не торопится? В делах полное фиаско, а он сидит – будто ждет чего-то. А оно вон оно как! Тут-то мы о диких инородцах и задумались. Или о медведе каком-нибудь, «случайно» зашедшем в стотысячный Томск и задравшем иностранца.
