Сссссука. Снаряд. Семидесятишестимиллиметров-ка… Наша…
Четыре раза я ударил по взрывателю.
Четыре раза.
Он должен был взорваться.
Должен, но…
Аккуратно поднимаю его. Двумя пальцами. Страшно. Несу к реке. До реки метров двести.
Бросаю в воду. Все…
Мистика?
Я должен был погибнуть как минимум шесть раз. Должен был. Но…
Но есть ангелы-хранители. Мистика, скажете вы? Да, мистика…
10. ПОИСКОВАЯ МИСТИКА
2008. Старая Русса.
— Знаешь, как понять — курил боец или нет?
— Не понял…
— Когда могила сделана — прикуриваешь сигарету, втыкаешь ее в могилу и смотришь.
— И что?
— Смотри…
Петрович достает сигарету. Прикуривает. Делает затяжку. Втыкает сигарету в землю могильного холмика. Фильтром вниз, естественно.
Сигарета начинает пыхать. Как будто кто-то курит там изнутри…
2000. Демянск.
Безоблачное осеннее небо. Синее-синее… Рита поднимает бойца. Из-под березки. Лейтенант. Один кубарь. Может, и не лейтенант. Кости обгорели. Немцы сожгли или послевоенный торфяной пожар? А хрен его знает. Почти весь он на двух ладошках уместился. Сгорел. Личных вещей нет. Только этот необгорелый кубарик. Рита складывает его в мешочек. Полиэтиленовый. С которыми мы в магазин ходим. Сложила. В это время с березки падает капля. Ей на ладошку. Роса днем?
1999. Водос.
Хожу один. Щуплю по нейтралке вдоль траншей. Ничего нет.
Только железо, железо, железо… Осколки, пули, минометки…
Выглянуло солнышко, пригрело. Холодная та Вахта была. Дождливая и холодная. А тут солнышко. Прилег на полянке. Погреться. Задремал…
Вдруг из кустов выходят четверо. Трое в форме бойцов РККА, один в командирской форме. Поисковики, что ли? Почему с винтовками? Почему…
— Спишь? Мы вот тут лежим…
Просыпаюсь. Сердце бешено колотится. Холодный пот. Убежал с той полянки. Через три дня вернулись. Подняли четверых. У троих винтовки…
Это не мы их ищем — это они нас ищут. Каждый из них — своего из нас. Они нас находят. Не мы их.
Мало мистики?
Ну вот еще. Лично не видел. Со слов рассказываю:
Водос. 1997
«Уазик» идет по нормальной асфальтовой дороге поздно вечером. Почти ночью. Гоняли зачем-то в Чудово. Темно, лес кругом. Вдруг машина глохнет. Глохнет все. Аккумулятор сдох внезапно?
Водитель тихо матерится и собирается выйти из машины. Вдруг взгляд в зеркало заднего вида.
— О, люди! Сейчас попрошу, чтоб толкнули до уклона.
И вдруг явственно слышна немецкая речь. И по обе стороны машины.
Цорк, цорк, цорк… Металлические подковки на немецких сапогах. Котелки брякают, тихий смешок чей-то…
И никого нет рядом.
Только цорк, цорк, цорк…
Звуки прошли мимо, обойдя «уазик» с двух сторон. Через несколько минут машина завелась как ни в чем не бывало.
Там же. Тот же год.
Утренний туман над полем. Впереди высотка. На высотке немецкие позиции. На поле русские кости. Солнышко встает, туман поднимается вверх и явственно видно, как он поднимается.
Смутными силуэтами. Их десятки. Сотни. Каждое облачко завершается полукругом, похожим на каску… И острия штыков направлены в небо. Именно острия. Несколько минут, и тумана нет.
2009. Киров.
В книге «Меня погибли вчера» у меня есть персонаж — десантник первой маневренной воздушно-десантной бригады — Павел Колупаев. Списывал я его с реального человека — Паши Колупаева, тоже десантника, тоже воевавшего. Только в Таджикистане.
В книге он — по тексту, попал в плен под деревенькой Опуево. Цитата:
«— Сержант Колупаев. Павел. Десантник. Первая мобильная воздушно-десантная бригада.
— Где?
— Под Опуевом. В марте. Контузило. Немцы подобрали после боя.
— Чего делать думаешь?
— Душить сук голыми руками. Насмотрелся в плену, мама не горюй».
А сегодня листаю портянки со списком погибших и без вести пропавших той самой бригады. И натыкаюсь:
«Колупаев Петр Иванович. 1922. г. Киров. Сержант.
г. Киров. Призван ГВК г. Кирова. 20.31942 пропал без вести в районе д. Б. Опуево Демянского района. Отец — Иван Агафонович. г. Киров. ул. Милицейская, д. 23б, кв. 1».
Это еще не все.
Дома по этому адресу уже не существует. Снесен и построена хрущевка.
Но это место видно с балкона моего дома.
А вы говорите, мистика…
Мало?
Тогда приезжайте на Вахту. Увидите сами. Своими… Нет, не глазами. Душой.
Но почему-то мистическое — не страшно. Страшно совсем другое… Не железо, не кости… Нет…
Страшного хватает много. Но осознание этого страшного приходит потом, порой через годы. Хотя вот вспоминаю сейчас — ну что такого уж страшного?
Подумаешь, противогазные трубки из земли торчат… Штук сто… Как черви. Большие черно-зеленые черви, вылезающие из земли. На поляне больше ничего. Только брошенные противогазы.
В километре от этого места, на самом берегу Волхова — место санбата. Зимнее. Потому как нашли яму — сотня ампутированных ног. В ботинках. Аккуратно распиленные кости. Кто-то из тех, кому отрезали обмороженные ноги, возможно, еще жив. А кости мы похоронили.
Страшно было, наверное, Толе Бессонову, когда он нашел и поднял своего однофамильца и тезку. Бессонова Анатолия. Когда развернули медальон и прочитали записку — он просто ушел в лес. Один через час примерно вернулся. Хмурый, серьезный, сосредоточенный.
Мне всегда жутко — когда поднимаешь санитарное захоронение. Нет. Не кладбище.
Демянск. 1999.
Огромная яма — пять на пять и глубиной метра два. Туда немцы поскидывали после боя убитых десантников из 204-й воздушно-десантной бригады.
Убитых и раненых. У некоторых прострелены черепа. Бинты и пластыри…
Один боец стоял в углу ямы. Вытянув руки вверх. Хотел выбраться. Не смог. 82 бойца в той яме было.
Кто сверху — одни косточки. Ниже — сохранение идеальное — кожа, подкожный жир, волосы, ногти, мясо.
Мне подают снизу здоровый кусок глины:
— Леха, посмотри медальоны в карманах!
Все черное. В органической жиже. На куче этой глины — человеческая лопатка. Хочу посмотреть под ней. Не отдирается. Прилипла, что ли? Поддеваю саперкой кость. Подается. А под ней — мясо. Белое, волокнами. Это не кусок глины. Это человеческое туловище — конечности отгнили, голова тоже. Дурно как-то становится. Сжимаю зубы. Обыскиваю карманы. Вернее то, что от них осталось. Медальона нет. Только остатки какой-то газеты…
