— Не помню его имя, из Сидона, кажется, — залепетал раб испуганно.
— Я же тебе приказывал, не брать ничего ни у кого! — воскликнул я.
— Господин говорил, что у своих можно, — сказал в оправдание Нецер.
— Вылей его! И скажи матросам, чтобы немедленно спустили за борт маленькую лодку с веслами и снарядили штормтрап, а потом приготовь мои доспехи и оружие, — приказал я, потому что почувствовал, как тело начинает гореть и покрываться потом, а движения становятся все медленнее, словно наливаюсь свинцом.
Вот так из-за тупости и жадности раба придется покидать эпоху, в которой добился, казалось бы, невозможного. Впрочем, сам виноват. Должен был помнить, что египтяне умеют решать вопросы с помощью яда. Я и помнил, пока был на берегу, предпринимал все меры предосторожности, а в море расслабился, решив, что опасность сюда не доберется.
Ждать старшего сына Ханоха, который постигал азы капитанства на другом моем судне, и одевать доспехи и даже спасательный жилет не стал, потому что слишком быстро слабел. С трудом передвигая ноги, поддерживаемый рабом, вышел на палубу. Свежий, резкий, штормовой ветер немного взбодрил. Этого заряда бодрости хватило, чтобы добраться до штормтрапа. Переставлял ослабевшие ноги и думал, как бы не сдохнуть прежде, чем окажусь в лодке. Судя по усиливающемуся шторму, это финал данной эпохи. С помощью Нецера и матроса, спустившегося первым, переместился по штормтрапу вниз, где сразу лег на дно, просунув ноги под банками. У моих ног в носовой части лодки, которая довольно резво раскачивалась на волнах и билась о борт парусника, матрос сложил доспехи, спасательный жилет, оружие, кожаный мешок с едой и бурдюк с вином. Смотрел матрос на меня так, будто никак не поймет, разыгрываю ли я его и остальных членов экипажа, которые стояли у фальшборта и такими же офигевшими глазами пялились на меня, или сошел с ума?
— Бог моря позвал меня! — уже теряя сознание, прохрипел я понятное этим людям объяснение.
Качка стала более плавной, из чего прежде, чем отрубился, успел сделать вывод, что лодка отошла от судна.
***
