— Это естественно, — сразу согласился я. — Вы политик, губернатор, дипломат. Вам и карты в руки. Только ещё одно... И это может не очень понравиться вам, губернатор.
— Да?
— Увы. Я внимательно слежу за творящимся в Британии. В той самой. На которую наш президент возлагает особые надежды. И голоса их прессы, которая, что ни говори, отчётливо выражает интересы определенных группировок близ трона. Звучат не лучшим образом.
— Точнее...
— Они нас не поддержат. Всё ограничится лишь словами, не более того. Теми словами, которые не факт, что перейдут даже в дипломатическое признание. Не говоря уже о каких-либо льготах в покупке нужных для нас товаров стратегического назначения. Это опять же моё личное мнение, но... Вы же знаете. Что оно уже не раз подтверждалось. Как сказал кто-то из англичан: 'У нас нет постоянных союзников. Есть лишь постоянные интересы'. Интересы же их, я имею в виду финансовые, очень сильно переплетены с банкирами севера.
— Президенту я этого не скажу, — криво усмехнулся Пикенс.
— И правильно сделаете. Это покамест... для внутреннего пользования. Да и вообще, Конфедерации лучше всего опираться на такие страны как Испания и... Россия.
Смесь легкого интереса и сильного недоумения от Борегара. Сильного интереса и чуть менее яркого удивления от Пикенса.
— Испания — это я понимаю, — задумчиво протянул Борегар. — Куба и интерес части их аристократии к восстановлению власти над потерянными в давние времена колониями. Если Конфедерация просто не будет им мешать, то они будут в нас заинтересованы. Но Россия?
— Для начала нам просто нечего делить. Их Аляска граничит лишь с английской Канадой, а это не наша головная боль. Богатая страна, в которой есть то, чего нет или мало у нас, но в которой нет или мало того. что можем предложить мы.
— Вы сказали 'для начала', Станич...
— Именно, губернатор. Но развивать свою мысль пока не готов. Должно пройти определённое время, лишь тогда это можно будет сказать, будучи уверенным в том, что тебя правильно поймут. Но обещаю, что вы будете из числа первых, кто это услышит. Впрочем, даже уже сказанного мной должно быть достаточно, чтобы рассмотреть пользу установления отношений с Российской империей. Про Испанию и говорить нечего.
— Франция?
— Осторожность! Наполеон III коварен и слишком жаден до наживы. Тому доказательство недавняя война с Австрией. Он по сути предал своего итальянского союзника, погнавшись за сиюминутными выгодами. Хотя даже с точки зрения обычной логики, он мог получить куда больше для своей Франции. Не-ет, когда имеешь дело с такими людьми, стоит держать в рукаве маленький, но кусачий пистолет.
— В ваших словах есть доля истины, Станич, — кивнул Пикенс, соглашаясь с немалой долей высказанного. — Что ж, я попытаюсь ещё до приёма попасть к госсекретарю. Будем надеяться, что мистер Тумбс прислушается к моим словам. Я же дипломат, пусть и в прошлом.
— Дипломат всегда остаётся таковым...
Пристальный взгляд в мою сторону.
— Вы понимаете. Это хорошо. Тогда осталось последнее. Но важное. Если уж мы начали действовать совместно, джентльмены, то не будем'менять коней на переправе'.
— В каком именно смысле?
— В прямом, Станич. Не пытайтесь переметнуться в другой лагерь.
— Другой бы оскорбился, но я понимаю суть ваших слов, Пикенс, — не улыбнулся, а скорее оскалился я, позволяя малой части истинной сути проявиться на лице. — Я убиваю, но не предаю.
— В вас, Борегар, я и не сомневаюсь. Вы более... понятны, — сделал неопределенный жест Пикенс. Если быть совсем серьезным, то мы дополняем друг друга. У меня связи в кругах дипломатов и губернаторов. Вы, Борегар, пользуетесь огромной популярностью среди офицеров. Ну а вы, Станич, не только промышленник, но и военный, чей авторитет тоже немал, но иной, чем у вас, Борегар. Более... мрачный. Это открывает... перспективы.
— Суметь бы ими воспользоваться.
— Сумеем, генерал, — твёрдо, без тени сомнений произнес я. — Не мы, так кто?
Вот и что тут можно было сказать в ответ? Да ничего. Авантюрист и в то же время логично рассуждающий полководец и самую малость политик. Борегар просто не мог не воспользоваться случаем. Любым, который пошёл бы, по его личным убеждениям, на пользу Конфедерации. А Дэвис его... явно успел разочаровать, особенно сразу после Булл-Рана. Что же до Пикенса, то этот дипломат до мозга костей просто по определению не мог не плести интриги, стремясь продвинуться ещё выше, чем был в настоящий момент.
Красота да и только! И никакой иронии, разве что са-амую малость. Ведь заручиться поддержкой двух столь значимых персон — это уже не абы что. А вполне значимое достижение. Да и Пикенс верно подметил, что мы трое друг друга взаимодополняем, поскольку у каждого свой 'вектор приложения сил'. Осталось лишь правильно использовать эти самые силы. Даже не просто правильно, а максимально эффективно. Иначе никак. Слишком уж ситуация вокруг сложная. И всё более усложняется с каждым днём, пусть это и остаётся незаметным для большей части Конфедерации.
Глава 3
КША, штат Виргиния, Ричмонд, октябрь 1861 года
Иногда в сети, предназначенные для мелкой рыбёшки, заплывает куда более ценная и зубастая добыча. Это называется — фарт! Буквально через несколько дней после состоявшегося с Борегаром и Пикенсом разговора, в Ричмонд прислали очередную 'партию' пойманный членов 'подземки'. Их было немного, всего восемь, но на одного из них просили обратить особо пристальное внимание. Почему? Этого второй лейтенант ди Ченто не знал, но в прилагающемся к пленникам письме всё же черкнул несколько строк, объясняющих его подозрения.
Арестованный по подозрению к причастности к 'подземке' Грегори Мюррей был слишком... податлив. Признал свою причастность к попытке освобождения рабов и переправке их на север, но и только. Более того, даже привёл доказательства своей причастности, изображая не то чтобы раскаяние, но готовность сотрудничать.
Почему Мюррей не отпирался? Доказательства его причастности к аболиционистам были железные, при нем имелась немалая сумма денег и рекомендательные письма к видным квакерам штата Южная Каролина. Тем самым, которых пока нельзя было взять за шиворот, но чья причастность к аболиционистам была очевидна для умеющих думать.
Подозрения же. возникшие у лейтенанта ди Ченто... По его словам, Грегори Мюррей был слишком 'чистым и лощёным' для простого члена 'подземки', занимающегося исключительно содействием беглым рабам. И манера держаться, она была свойственная лишь имеющим привычку отдавать приказы. Не военный, но обладающий властью... Ди Ченто изложил его довольно сумбурно. Со свойственными итальянцам живописными оборотами, но суть я ухватил. Мюррей не соответствовал взятой на себя роли. Той роли, которую он мог разыгрывать, попавшись, дабы избежать куда более крупных неприятностей. И это значило одно — с ним требовалось побеседовать. Лично, без проволочек.
