Неугасимый огонь Муспельхейма тысячью солнц взорвался в голове юноши, и сразу же наступила тьма. Холодная тьма Нифлхейма — обители смерти.
Заика и Хрольв спустились со скалы, с той самой вершины, где росла корявая сосна… и в изобилии были очень удобные камни. Удобные — для камнепада. Переглянувшись, ухмыльнулись друг другу и быстро пошли к усадьбе.
Прячущиеся в ельнике друиды — тощий Форгайл Коэл с пронзительными нелюдскими глазами и его помощник, узколицый Конхобар — проводили их взглядами.
— Так сын Сигурда мертв? — с интересом осматривая обвал, спросил Конхобар, поплотнее закутываясь в теплый, подбитый волчьим мехом, плащ.
Старший друид лишь презрительно сплюнул.
— О нет, конечно же, нет, мой молодой друг, — с усмешкой ответил он. — Что проку нам в его смерти? В его настоящей смерти, я хотел сказать. Три дня тело сына ярла будет лежать без движения и без души. А на третий день… На третий день…
— Ты сам вселишься туда, о мой друид! — догадался узколицый. — И завладеешь телом. А я буду верно служить тебе. Тебе — в новом обличье. Но что ты сделаешь со своим старым телом?
— Ты все правильно понял, Конхобар. — Форгайл Коэл внимательно осмотрелся вокруг. — А по поводу моего тела не беспокойся — оно вовсе не останется таким, как сейчас.
Друид улыбнулся, и Конхобар увидел, как из уголков губ его полезли вдруг желтые клыки, скулы вытянулись, а из груди вырвалось злобное глухое рычание.
— Волкодлак! — в ужасе прошептал Конхобар. — А я-то думал, что это древнее искусство давно утрачено.
— Да, утрачено, — возвращаясь к привычному обличью, кивнул Форгайл Коэл. — Но не всеми. Волк уйдет в леса, а ты, друг мой, скажешь в усадьбе, что я уплыл обратно в Ирландию с Рекином. И сегодня же смиренно попросишься в род Сигурда. Будешь тише воды, ниже травы — пока. Потом же… потом узнаешь. Думаю, тебе не трудно будет стать родичем будущего молодого ярла. Хозяйка Гудрун смотрит на тебя как чайка на гнилую рыбу.
Конхобар самодовольно ухмыльнулся.
— Тихо! — Форгайл приложил палец к губам и прислушался. Где-то поблизости, за деревьями, послышались голоса.
— Нам пора, — кивнул друид. — Мне — в лес, а тебе — в усадьбу. Вот… — Он снял с пальца небольшой серебряный перстень с голубым камнем. — Спрячешь там, где кувшины. До скорой встречи, Конхобар.
— До встречи, о мой друид, — эхом откликнулся узколицый.
Хельги обнаружили только к вечеру. Харальд Бочонок и Ингви Рыжий Червь пошли по следам. Выйдя к ручью, они наткнулись на следы обвала. Сдирая в кровь руки, оба принялись растаскивать камни — ох, и нелегкое же было дело! Но еще хуже почувствовали себя парни, когда, разбросав часть валунов, обнаружили безжизненное тело Хельги. Похоже, у него были сломаны ребра, а из пробитого черепа сочилась темная кровь. Харальд бросился к другу, осторожно приложив ухо к его груди. Сердце юного ярла еще билось…
Горем и плачем наполнилась усадьба бильрестского ярла, когда Харальд с Ингви принесли тело его единственного сына. Страшная весть достигла ушей Сигурда еще до того, как Хельги внесли в дом. Ведь Харальд и Ингви тащили его вдоль ручья, где из проруби рабы таскали воду, мимо огородов, где женщины выбивали толстые шерстяные покрывала, мимо сараев, где тоже народу было в избытке.
Сигурд встретил процессию, как и подобает ярлу, — спокойно и с большим достоинством. Морщинистое лицо его обрамляли длинные волосы, совсем белые, такая же борода спускалась до самого пояса. Ярл опирался на резной посох и постоянно кашлял. На шее блестел золотой амулет, изображавший Слейпнира — восьминогого коня Одина. Старый ярл дышал тяжело, со свистом. Глаза его, блеклые и ничего не выражающие, вдруг взорвались огнем надежды, когда он понял, что его единственный сын еще жив.
— Лекаря! — стукнув посохом, вскричал старик. — Самого лучшего лекаря! Я знаю одного такого, он живет у Рекина. Сам лично поеду.
Приехавший лекарь лишь покачал головой, осмотрев Хельги. Все бы ничего, если б были только сломаны ребра. Но вот эта дыра в черепе… Неплохо было бы принести хорошую жертву богам.
Жертву…
Сигурд ярл усмехнулся. Об этом он и без приезжего лекаря догадался, и не один он. Велел заколоть лучшего коня — эх, какой конь был, — да что конь… Разве такую жертву ждут боги?
— Нужно принести в жертву раба, — посоветовал Приблуда Хрольв. — Вон хоть Трэля Навозника. — Он кивнул на юного раба, подкладывавшего в очаг хворост. — Все равно туп и никому особо не нужен.
— О чем ты говоришь, Хрольв? — Старый ярл осуждающе взглянул на Хрольва. — Ты предлагаешь принести в жертву за моего сына самого никчемного? Значит, вот как ты относился… относишься к Хельги?
— Т-т-ты его не т-т-так понял, ярл, — вступился за Хрольва Дирмунд Заика. — З-з-знаешь ведь, что Х-х-хрольв не очень-то силен н-на язык.
— А как же мне его понять? — невесело усмехнулся Сигурд. — Это ведь он предложил в жертву Навозника. Надо же, догадался.
— П-п-постой сердиться, Сигурд, — покачал головой Дирмунд. — Г-г-говорят, в своей стране Трэль Н-н-навозник был сыном знатного человека, п-п-посмотри на его амулет.
— Что же его до сих пор никто не выкупил? — язвительно усмехнулся подошедший Ингви.
— С-с-слишком далеко его с-с-страна, — парировал Заика. — И п-п-притом интриги.
Старый ярл внимательно посмотрел на него.
— А ты не глуп, парень, — похвалил он Дирмунда. — И эта затея с рабом, думаю, не очень плоха, только убить его надобно с амулетом — надеюсь, он его еще не потерял.
— Думаю, что не потерял, — ухмыльнулся Хрольв, протягивая руку к рабу, корпевшему над очагом. В тот же миг прямо в лицо ему полетела горящая головня, а Трэль Навозник, оттолкнув старого ярла, перепрыгнул через очаг и, сбив на ходу пару светильников, выскочил из дома.
— Держите, держите его! — заорал Ингви.
В длинном доме Сигурда, как и во всех подобных домах, не было окон, и погасшие светильники погрузили жилище почти в полную темноту. Лишь прыгающее пламя очага выхватывало из тьмы стены и балки, да из открытой двери тянулась белесая полоска сумрачного зыбкого дня. У очага, держась за обожженное лицо, с воем катался Хрольв. Впрочем, катался он недолго — не переставая выть, схватил висевший на стене меч и бросился в погоню, брызжа слюной и страшно вращая глазами.
Все остальные — четверо взрослых воинов и молодежь: Дирмунд, Ингви и встретившийся им уже на улице Харальд Бочонок — понеслись следом.
Хрольв с мечом в руке стоял на поляне у старого пня. Около пня лицом вниз лежал Трэль Навозник, растянутый меж двумя елками, к стволам которых были привязаны его руки. Обнаженный по пояс, он тяжело дышал и сплевывал на желтые листья кровь из разбитой губы. Худенькая спина его, покрытая шрамами от ударов, мелко дрожала. Не от холода, от предчувствия лютой неминуемой смерти.
