Где-то в глубине души билась неотрывная мысль, острая и поганая, как заржавленная иголка - "Ведь я мог отказаться... И через месяц уже был бы дома, а через полгода - отправился бы на Элладу...". Вандышев внимательно посмотрел ему в лицо, словно мог прочитать мысли, даже самые потаенные, и метеоролог устыдился. Конечно, мог бы. Но не стал. Так же как человек может с легкостью шагнуть в пропасть, но никогда не сделает этого шага.
Они не могли не отправиться в путь, даже сознавая весь риск, по-настоящему смертельный. Опытная биологическая станция на орбите отстрелила автоматический зонд с образцами растений, выращенными в условиях невесомости. Плод почти десяти лет немыслимых усилий, тысяч экспериментов и сотен тысяч неудачных серий - образцы, способные совершить вторую "зеленую революцию" и навсегда избавить мир от голода. Но произошла ничтожная ошибка, крошечный сбой - и капсула спустилась не в расчетном районе, а далеко в Антарктике, в сердце нарождающегося микро-циклона. Будь это обычный ураган - да и черт с ним, достали бы потом, даже из-под многометрового снежно-ледяного завала. Броня и пеленгатор капсулы способны устоять против любого природного катаклизма.
Почти любого.
"Черная буря" вполне могла "пережечь" радиомаяк, примерно с вероятностью пятьдесят на пятьдесят, и тогда драгоценный груз уже никогда не найти. Конечно, результат можно воспроизвести, но генетика невесомости - слишком сложная наука, граничащая с искусством и простым везением. Может быть удастся, может быть - нет. Может быть, чтобы получить новые растения, пригодные для размножения, придется потратить еще десять лет. А решение продовольственной проблемы не ждет - слишком тяжело далась победа в последних конфликтах, сотрясавших мир менее полувека назад.
Они рискнули, потому что не могли не рискнуть, при молчаливом согласии начальника станции, и почти выиграли у судьбы и природы - капсула была найдена. Она стояла посреди тесного жилого отсека "Многоножки" - здоровенный кубический ящик, оставшийся после сброса тепловых экранов, парашютной системы и амортизаторов. Но обратно уже не успели. Налетевшая стихия полностью отрубила связь и навигацию, закрутила компас и превратила вездеход в беспомощную скорлупку, вздрагивающую под ударами ветра и снежных демонов. Время шло, закончилось топливо, иссякал запас аккумулятора. Еще несколько часов - и лютый антарктический холод запустит щупальца под металлопластиковую обшивку, нащупывая человеческие тела, жадно высасывая из них тепло и жизнь.
- Пора решать, - произнес механик. - Пора.
Метеоролог кивнул. Оба они избегали смотреть на капсулу.
- С "Востока" не пробьются, самолет с Большой Земли сдует к черту, - сказал Вандышев и закашлялся, прикрывая рот рукой в толстой перчатке. Воздух на самом южном континенте Земли невероятно сухой, он обезвоживает и дерет глотку как раскаленное марево самой жаркой пустыни. - Баллистический на Плесецке уже наверняка готов, может быть даже стартовали, но без точной радиопривязки у них будет погрешность до пяти километров. У них экранированная аппаратура, нас рано или поздно найдут. Но...
Он умолк и посмотрел на глухой борт с задраенным иллюминатором, за которым бесновалась и выла свирепая буря, раскачивая и сотрясая вездеход.
- Скорее поздно. Опоздают... - закончил за него Сергей, тоже кашлянув. Каждый вдох словно шуршал по носоглотке невидимым ежиком, царапая слизистую. - Почти наверняка опоздают.
- Такое дело, - неуверенно вымолвил механик, устремив взгляд на серый куб с образцами. - В общем... Пора решать.
Он не закончил, молчал и метеоролог. Сбрасываемая капсула представляла собой защищенный сейф с многослойной теплоизоляцией, автономной батареей и подогревом. Если вскрыть ее, места хватит как раз на одного человека. Получится саркофаг с подогревом, который гарантированно сохранит чью-то жизнь. Конечно, придется вытащить все образцы, которые вымерзнут и погибнут.
Потенциально бесценная зелень и человеческая жизнь на разных чашах весов - что ценнее? При этом помощь может подоспеть в любой момент. А может быть продукт орбитальных лабораторий окажется бесполезен в плену вязкого земного притяжения.
Почему в жизни выбор всегда оказывается так сложен?..
Они молча сидели друг напротив друга, на скамейках-топчанах. Тихо гудел вентилятор, прогоняя сквозь решетку радиатора теплый воздух. В полутьме слабо светилась лампочка аварийного освещения. Скоро отопитель замолк, остался только светлячок лампы.
-Знаешь, я когда буржуйская Реставрация накрылась, работал сторожем на автостоянке, - вдруг заговорил механик, глядя на тлеющий огонек в клетке защитной сетки. - Удобств никаких, только будка из досок и лампа под потолком. И, помню, пошел страшный ливень. А работа такая - не отсидишься. Вымок до нитки. Так я о чем... - он помолчал, безмолвно шевеля губами. - Носки промокли, я их на лампочке и сушил. Вот на такой же. И самое интересное - неплохо так сохли, только из черных почему то рыжими стали...
Выл буран, по стенкам что-то скрежетало, словно скребли ледяные когти скрытых во мгле чудовищ. Из-под потолка послышался тихий треск - углы подернулись белесой пленкой, словно паук начал плести снежные тенета.
- Рыжие носки, - проговорил метеоролог. - Наверное, красиво было.
Оба рассмеялись, тихо, чтобы не тревожить иссушенное горло и не тратить тепло.
- Полежу, а ты сам разберешься, - пробормотал Вандышев, укладываясь на скамье, подтягивая колени к подбородку. - Полежу... - повторил он еще тише и отвернулся к стене.
Борисов долго смотрел на его спину в темной куртке на меху. По мере того как уходили минута за минутой, он клонился вперед все сильнее и сильнее, сложив руки на груди, словно пряча огонек свечи. Наконец, он уперся лбом в прохладную гладкую стенку капсулы. Провел рукой по верхнему краю, словно подрагивающие пальцы могли ощутить тепло, надежно спрятанное изоляторами внутри кубического ящика.
Все-таки самая страшная битва - это та, которую приходится вести с самим собой, подумал молодой метеоролог. Так легко ощутить в поражении сладкий привкус победы, так легко уступить железным доводам рассудка... И самое страшное то, что слабость действительно вполне может обернуться холодным рассудочным поступком, самым лучшим, самым верным.
- Да, надо полежать, - повторил он вслед за механиком, и добавил. - Подождем баллистический...
Потолок полностью выбелило инеем, каждый выдох осаждался снежными кристалликами на жестких бородах. Вой за тонкими стенками немного стих, если очень внимательно прислушаться, в надрывном стоне бури можно было расслышать человеческие голоса, но, скорее всего, это был лишь обман слуха.
Шаг, вдох... Шаг, выдох... Ноги работают как гидравлические приводы - ровно, в едином ритме, не знающем сбоев. Вдох-выдох, правая нога, левая нога. Если бы не маска и привычная тяжесть баллонов за плечами - можно закрыть глаза и представить, что ты на Земле.
Сергей спал и видел сны о Марсе...
10.2
13.2
02
Гвор Виктор
081: Не бывает уважительных причин
Приз читателейСергейАвгуст 2010, Центральный Кавказ. Я лежу на носилках на краю вертолетной площадки и упрямо пытаюсь разглядеть горы. Гор не видно, положили неудачно. Вертолет уже здесь, в полусотне шагов. Док и Вовка закончат с формальностями, меня погрузят на борт и отвезут в город, в госпиталь. Сейчас инфаркт лечится. И инсульт лечится. Всё лечится. Только в горы уже не вернуться. Теперь одна дорога - на пенсию по инвалидности.
В город... Туда, где у меня никого и ничего нет. И никогда не было. Где нет гор, где некого и не от чего спасать, где мне никто не нужен, и я никому не нужен. Зачем? Господи, ты, тот, в кого я никогда не верил - если моя служба закончена, прими отставку того, кого всю жизнь звали твоим заместителем! Сейчас, пока я еще в горах. Зачем нужно послесловие?
И в шуме взревевшего двигателя вертолета успеваю явственно различить короткое: "Принято".
***
"Министерство чрезвычайных ситуаций Российской Федерации с глубочайшим прискорбием сообщает, что 18 августа 2010 года на пятьдесят втором году жизни от внезапной остановки сердца скоропостижно скончался заслуженный спасатель России..."
ТёмаИюнь 2057, Подмосковье. Тёмка бежал. Бежал через лес, не разбирая дороги, спотыкаясь на кочках и с трудом удерживая равновесие. Срывалось дыхание, ставший вязким воздух на каждом шагу с хрипом выходил из легких и упрямо не хотел входить обратно, сердце колотило по рёбрам, стремясь вырваться наружу, и в унисон с ним билась в висках кровь. Слезы застилали глаза и текли по щекам. Но он все равно бежал. Куда угодно. Только вперед, как можно дальше отсюда, от ненавистного детского дома, от надоедливых воспитателей, от вредных бесчувственных ровесников... Всех к черту! Всех! Ему никто не нужен! Те, кто были ему нужны, кому был нужен он, их нет! И уже никогда не будет! Папа, мама, маленькая сестренка, называвшая его смешным словом 'Тё' и так забавно тянувшая крохотные ручки... Их нет!!!