Грехи! Что для одного бога грех, то для другого – заслуга, разве нет? И как тут жить, не согрешив?
Вот у него сейчас женщина. Молодая красивая вдова. Не искал ее Нахор – сама нашлась. Купил он ей домик небольшой неподалеку – чтобы удобнее было ходить в гости вечерами. Дарит ей украшения, шлет провизию и товар, необходимый в хозяйстве, обходится вежливо. А она его за это любит. И в чем здесь грех? Кому от этого плохо?
Взял бы ее Нахор в наложницы, как положено, если бы не Милка. Но ведь только заикнись – тогда неприятности для всех и начнутся. Поэтому он и встречается тайно. И не грех это, а благоразумие!
Сидит Аврам на вершине холма. Внизу – шатры его и стада. Впереди – по горизонту – даль бескрайняя. Где-то там, за белыми облаками, что стелятся по кромке степи, за жгучей пустыней, за высокими скалами, за широкой рекой – Ханаан, земля обетованная.
Вот уже три года как застряли они в Харране. Разбогатели – куда больше? – а все никак не уймутся. А зачем – столько? Как повезут они с собой такую прорву добра? А если не повезут, к чему ненужным обзаводиться, что придется бросать?
Это все Нахор – душа ненасытная. Все ему мало.
И отец. Слег отец. Уже вторую весну не поднимается с постели. И как его бросить?
Ведь сказано: почитай родителей своих. И как можно оставить старца беспомощного перед лицом смерти? Грех это тяжкий! И живет Аврам в ожидании кончины отца. И это тоже грех, ибо видит Бог в душах наших. Видит злое, и видит доброе – и воздает по помыслам как по делам сотворенным.
Но что он может поделать с собой, если рвется душа из постылой земли? Тошно ему в Халдее! Гложет его мечта, не дает жить спокойно. Днем и ночью у него перед глазами Земля Ханаанская – как наваждение. Видит он ее в вещих снах ясно, отчетливо, – долины ее зеленые, реки быстрые, горы островерхие – будто родился там и всю жизнь прожил. И днем иной раз – словно туман глаза застит, а когда рассеется – вот она, земля обетованная, только спустись с холма!..
Это Бог ему видения шлет – торопит, требует. Нет, слишком он мягок. Слишком жалеет себя и других. Пора проявить ему твердость духа, жестокость, если требует этого дело божье!..
Как с Такхой. Не хотелось ему отпускать Такху, понимал – не простит Лот, не одобрят дома. Но отпустил он ее. Хоть и знал Аврам: говорила она – дай уйти, а сама надеялась – будет просить Аврам остаться, станет убеждать. Но он не стал. Почувствовал Аврам – гордость в ней говорила. Боялась женщина, что не так ее примут, рабыню бывшую, разлучившую сына с отцом, – и будет стыдно ей за это перед Лотом. А Бог не любит гордых. Бог требует покорности!
Ведь все – из-за Лота, все – ради него: чтобы не взрастила она в нем гордость языческую, чтобы пришел он к Богу через лишения и смирение. Ибо нужен Лот Богу. Иначе не пришло бы к ним видение, не случилось бы чуда. Лот, один только Лот и необходим ему, чтобы уйти. Хоть завтра готов. Но как его переманить на свою сторону? Как привести к Богу? Живет он в городе баловнем деда. Держится за него Нахор обеими руками – помощник. Учит зарабатывать племянника, учит жить умом, а не сердцем. И вырастит племянник таким же безбожником, если не отнять. А с ним, с Аврамом – как с врагом кровным племянник его. Приезжает погостить – двух слов от него не услышишь.
Саре что ли сказать – чтобы приласкала? Сестра ведь…
Сара!.. Сара, любовь моя, как же я измучил тебя ожиданием своим? Как же ты сильна духом смиренным! Живешь ты с чувством вины, но не виновна ты! Это я виноват, я – грешник перед Богом, что не следует его указаниям ясным! Это меня он карает, не давая потомства, а тебя – через меня! Но не будет так вечно! Исполню я завет Божий – выведу наш род из земли поганой, воздвигну престол Божий на земле обетованной – и тогда!..
Верю я Богу своему, верю в его милость, верю, что даст он тебе в награду радость материнства, а мне – надежду гордую за потомство великое! Верю я!..
И ты верь – в меня.
Кормит Милка грудью Кеседа. Еще один рыжий – это ж надо. Видно, кровь у мужа сильная, хоть и неказист муженек с виду, – тянет в свою сторону. Четвертый уже. А все ждали девочку. И повитуха говорила, глядя на живот, – девочка будет. Обманулась, старая карга, и всех обманула.
Муж прислал подарки. Золото, много золота. Приятно, конечно, но лучше бы сам приехал – на новорожденного посмотреть. Ведь рядом совсем, два часа потрястись на осле. Говорит – не на кого лавку оставить. А Лот на что? Взрослый совсем уже, справится не хуже дяди. Нет, что-то тут другое. Никак шлюшку себе завел? С него станется, козла похотливого. Давно уже косить по сторонам стал. Как в городе жить начали, так и потекли у него слюнки на женщин чужих. Город – это тебе не стан в поле, где все на виду, где каждая девушка при матери, а жена – при муже строгом. В городе согрешить – дело нехитрое. Вышел из ворот, как бы по делу, завернул за угол – и скрылся от глаз ревнивых. Один бог тебе свидетель. А кто боится бога в этом городе безбожном? В этом городе все помешаны на деньгах, все жаждой наживы обуяны. Здесь шлюх больше, чем женщин замужних. Матери дочерей малолетних продают старикам извращенным – как скотину. Мужья – жен. Сестра сестру любовнику подкладывает. Срам!
Ладно, Нахор, этот – не дурак, хоть и козел. Этот – разборчивый. Пусть погуляет, если уж так невмоготу. А вот Лот…
Боязно за Лота нашего красавчика. Девки от него уже сейчас с ума сходят. А что будет потом? Да и сам он уже в возрасте заинтересованном. Ох, не было бы беды. Ведь некому за ним приглядеть, пока я здесь. Нет, надо возвращаться в город. Вот пусть сынок чуть окрепнет – и вернусь. Ну и мужа заодно приструню – пакостника…
Ишь, прищемил грудь, шельмец! Ну, хватит, ненасытный. Мне еще брата твоего старшего кормить – орет уже.
– Сара, подержи ребенка!
Сара отрывает глаза от шитья и смотрит невидящим взглядом на сестру. Витают ее мысли неизвестно где.
– Ребенка, говорю, возьми! Да не так – головку придерживай!
Ладно, теперь ты, толстяк.
Смешно на Сару смотреть. Взрослая женщина, а ребенка малого боится. Да посади ты его на колени – что в руках держать? Догадалась. А смотрит-то как на него – чуть не плачет, бедняжка. Странно все обернулось. Когда брали замуж, думала – за старшего отдадут, за Аврама. Оказалось – за Нахора. А после Сару за Аврама взяли – уговорили. Не хотел он брать женой женщину с кровью халдейской, хоть и дочь брата. Но когда увидел…
Да, хороша была Сара в девичестве. И сейчас хороша, даже лучше прежнего стала, хоть и за тридцать ей уже. А я ведь ей завидовала грешным делом. И виднее был Аврам тогда, и старший наследник как-никак. Обидно было, что сестра младшая выше меня встала в семье новой. И вот чем все обернулось. И почему все так? Водили ее к женщинам знающим, поили отварами, потчевали пилюлями – и никакого проку. И все говорят – здоровая. Вот и знай – где счастье твое зарыто…
Ну, все, малыш, так ты из меня всю кровь с молоком высосешь.
– Заснул? Так положи его в люльку, что маешься? – говорит Милка Саре, заправляя грудь.
– А можно я его еще подержу? Мне нетрудно.
– Ну, подержи, если хочешь.
Сара улыбается улыбкой светлой, склонив голову над дитем. А Милка отворачивается, чтобы скрыть набежавшую слезу.
«Табил!?» – удивился Лот, вернувшись в лавку из погреба.
Девушка стоит у двери, низко склонив голову. На ней грубая холстяная накидка до самых пят, а в руках небольшой узелок. Какая-то толстая неопрятно одетая женщина шепчется с дядей Нахором. Лот видит, как дядя вытаскивает из кармана длинной рубашки несколько колец серебряных и по одной отсчитывает в протянутую ладонь женщины.
– Тогда я пойду? – неуверенно спрашивает женщина, пряча кольца глубоко за пазуху, где вяло колышутся необъятные груди.
– Иди! Но помни, что я сказал: если дочь твоя будет плохо работать, не задержится она здесь долго.
– Не беспокойтесь, господин, она у меня шустрая – не смотрите, что хромоножка.
Женщина поспешно уходит, даже не посмотрев на дочь.
– Лот, – говорит дядя, хитро улыбаясь, – отведи ее к Шире – пусть все покажет.
Они идут по длинному узкому коридору. Табил у него за спиной. Ноги его – словно деревянные, еле гнутся, ему кажется, что стены коридора сейчас обрушатся на него. Наконец они выходят во двор. Лот облегченно вздыхает и останавливается, поджидая Табил.
– Это наш двор, – говорит Лот первое, что пришло на ум.
Девушка не смеет поднять головы, она держит кончик покрывала у лица, будто защищаясь от его взгляда. Лот видит лишь ее лоб покрытый мелкими прыщиками. Он впервые стоит к ней так близко.
– Не бойся, тебя никто не обидит, – говорит Лот, и девушка медленно поднимает голову.
«Какие у нее большие блестящие глаза, как трепетно дрожат губы – словно у больной в лихорадке!» – удивляется Лот.
