Сабли ударили друг об друга. Раздался неприятный звук. Лошади обоих противников затанцевали в непонятном танце. Оба врага то и дело уклонялись от ударов. Казалось, поединок мог затянуться надолго. Наконец фон Хаффману удалось произвести неожиданный для противника маневр. Он удачно увернулся от атаки австрийского драгуна и тут же контратаковал, нанеся мощнейший рубящий удар, пришедшийся точно по темечку. Не спасла и треуголка. Враг рухнул из седла на землю. Лошадь дернулась. Адольф фон Хаффман ударил плеткой по ее боку, и она унеслась прочь.
Барон огляделся. Его товарищи рубились насмерть. Иоганн фон Штрехендорф отбивался сразу от двоих. Шнейдер показывал мастерство какому-то австрийскому офицеру, нанося удар за ударом. Тот отбивался, причем, как отметил фон Хаффман, удачно. И все же с ним Ганс должен был легко справиться, а вот Иоганну помощь не помешала бы. Барон поспешил, но не успел. Фон Штрехендорф справился уже с одним и переключился на другого. Орудовал он саблей ловко. Уворачивался, наносил удары, наконец, выбил австрияка с коня, а затем, не оглядываясь на поверженного противника, устремился в гущу сражения, за ним помчался и фон Хаффман.
Уже через мгновение Адольф сообразил, что мчатся они вдвоем в сторону двух австрийских офицеров. Барон тут же понял, что задумал его приятель. Взять зазнавшихся дворян в плен и получить прощение у короля.
— Однако, — прошептал он, подлетая к офицерам.
Что-что, а в плен австрийцы сдаваться не собирались, а удирать уже было поздно. Они упустили момент, не заметили гусар и теперь вынуждены были обнажить сабли.
Сражались резво. И если бы не поспешивший к товарищам Шнейдер, неизвестно, чем бы это закончилось. В тот момент, когда один из австрияков замахнулся саблей, Ганс выстрелил. Попал точно в руку, чем спас фон Штрехендорфа от неминуемой гибели. В этот момент фон Хаффман увернулся от удара своего противника и сделал ответный выпад, рубанув так, что отсек офицеру несколько пальцев на правой руке. Сабли у обоих австрияков выпали из рук.
— Господа, — проговорил барон, — мне кажется, вы проиграли.
Он запустил руку в карман штанов и извлек батистовый платок. Кинул своему противнику. Тот тут же замотал рану.
— Спасибо, — проговорил австрияк.
— А теперь, господа, проследуйте с нашим приятелем, — добавил фон Хаффман. — Если, конечно, вам дорога жизнь.
Один из офицеров взглянул на Шнейдера. Обратил внимание на второй пистолет гусара и улыбнулся.
— Хорошо, господа, мы проследуем с вашим другом.
Офицеры ускакали со Шнейдером в сторону ставки Фридриха II. Барон надеялся, что Ганс сообщит королю, что и они с фон Штрехендорфом приложили к пленению австрийских полководцев руку.
А между тем атака продолжалась. Гусары бились неистово. Понять сейчас, на чьей стороне была удача, было трудно. Барон отметил, что полковой трубач своим упорством не уступал остальным воинам. Фон Штрехендорф куда-то рванул, все, что успел сделать фон Хаффман, так проводить его взглядом. И уже через минуту был сам атакован неприятелем. Пришлось вновь обнажить саблю и принять бой. На этот раз боец попался не такой опытный, чем предыдущие два. Несколько ударов, и с ним было покончено. Тот рухнул, как мешок с лошади. Разглядывать, кто это такой, не было никакого резона. Мимолетная стычка, в которой один из них должен был погибнуть. В этот раз повезло фон Хаффману, в следующий раз — одному Богу известно.
Барон окинул поля боя и заметил, как на фон Штрехендорфа мчится драгун. Белый мундир, черная треуголка, рыжие усы, в руках шпага, за спиной карабин. Казалось, он готов разрубить Иоганна на кусочки. Первая реакция фон Хаффмана была броситься наперерез. Удержался, понимая, что не успеет. Запихнул саблю в ножны, причем сделал это так быстро, что и сам удивился. Выхватил из-за пояса пистолет. Прицелился, как тогда на дуэли, и выстрелил. Попал в коня. Австрияк вылетел из седла и приземлился к ногам фон Штрехендорфа. Тут же вскочил и кинулся на Иоганна. В ответ друг барона ударил того саблей со всего размаха. Драгун схватился за лицо. Громко заорал и повалился на землю.
Подскакал фон Хаффман. Взглянул на приятеля и только успел спросить:
— Ты как? Живой?
И в этот момент артиллерийский снаряд разорвался в метре от приятелей. Взрывной волной обоих выкинуло из седла.
И снова первая мысль, промелькнувшая в голове Сухомлинова, — неужели умер? Вроде нет. Пошевелился. Боль пронзила все тело. Значит — еще жив. Вот только, может, как и в предыдущий раз, судьба перебросила его во времени. Игнат Севастьянович попытался вспомнить то, что произошло после взрыва. Совсем немного. Он летел. Падал. На мгновение потерял сознание, потом очнулся. Увидел бегущего, всего в крови, фон Штрехендорфа. Тот опустился перед ним на колени. Пощупал пульс. Вымолвил:
— Жив.
И тут же подозвал одного из гусар. Когда тот подъехал, распорядился отвезти фон Хаффмана в деревню, а сам, выхватив саблю, рванул опять в гущу событий. А дальше помутнение.
А может, он там, в восемнадцатом веке, умер? Ну, не довезли до деревни, не отдали маркитанткам. Душа переместилась во времени.
Сухомлинов, не открывая глаз, прислушался. Говорили на немецком.
Может, обратно в двадцатый век?
Игнат Севастьянович был не уверен. Немецкий язык не показатель. На нем могли говорить и тевтонские рыцари, и фашисты. А может, перемещения не было? Может, он сейчас в деревне и вокруг него австрийцы? Тоже, конечно, не подарок. Хотя, с другой стороны, и топор не грозит. Придет в себя и уйдет туда, где Фридрих его не достанет. Разве он виноват, что барон ввязался в дуэль с господином Мюллером? Ведь попытался сделать все, чтобы избежать. Не получилось. Теперь вот расхлебывай.
Он вновь прислушался. Говорили действительно на немецком. Причем голоса принадлежали мужчине и женщине. Причем речь, в чем Сухомлинов не сомневался, явно шла о нем.
— Выживет гусар? — уточнил мужчина у женщины.
— Если сразу не умер, то да. А он не умер.
— Когда он из седла вылетел, я уже подумал, — прощай, господин барон. А он, оказывается, только сотрясением отделался.
И все-таки господин барон, а не товарищ старшина или, чего хуже, брат Юрген. Значит, в восемнадцатом веке. Невольно пошевелился.
— О, смотри, — проговорила женщина, — кажется, наш раненый пришел в себя.
Неожиданно на своем лбу Сухомлинов ощутил сырую тряпицу. Капли потекли по лицу. Скатились по носу и коснулись губ. Водица холодная, отметил Игнат Севастьянович, колодезная. Заморгал и открыл глаза.
Над ним двое. Темноволосая молодая женщина в белой кофте и темно-коричневом сарафане, на голове белый чепчик, в руках сырая тряпица. Возле нее молодой гусар. Черный доломан, колпак. Стоял, опираясь на саблю, и пристально разглядывал барона.
— С возвращением, господин барон, — проговорил он, — а мы уж и не думали.
Фриц Болен, один из гусаров его полка. Фон Хаффман поморщился не то от боли, не то от света, что пробивался в небольшое окошко. Теперь он прекрасно вспомнил, что именно его и подозвал там, на поле, фон Штрехендорф. Служивый выполнил свою миссию, доставил его в деревню.
— Как там сражение? — полюбопытствовал Адольф.
— Так сражение еще вчера закончилось. Мы их одолели. Наша конница совершила подвиг. Генерал-лейтенант Гесслер со своими драгунами вовремя заметил, что австрийская пехота начинает подавать признаки некоторого расстройства. Не упустил момента. Двумя колоннами повел своих драгун. Да наши гусары на своем фланге подсуетились. Двадцать батальонов были опрокинуты в одну минуту.
Барон фон Хаффман дальше не слушал. О том, что было захвачено несколько сот пленных, множество знамен, литавр и прочих военных трофеев, он прекрасно знал. Австрияки отступили, а Фридрих не стал их преследовать. Сейчас его интересовало другое.
— Ты говоришь, вчера закончилось?
— Ну да. Вы в беспамятстве почти сутки провалялись.
— А мои друзья? Фон Штрехендорф и Шнейдер?
— Фон Штрехендорф погиб. Как раз в тот момент, когда я вас сюда доставил. Я же потом вернулся, смотрю, а его труп в окружении четырех мертвых австрийцев валялся. Видимо, рубился ваш друг отважно.
Фон Хаффман поднялся. Сел на деревянную кровать. Коснулся рукой матраса и понял, что тот явно не пуховая перина. Даже носом потянул, чтобы убедиться, что не ошибся. Пахло соломой.
— А Шнейдер?
— Того с депешей отправили в Берлин.
— Эвон как, — удивился барон.
— Так он ведь двух высокопоставленных офицеров в шатер короля доставил. Вот и велел их Фридрих в Берлин отвезти. Шнейдеру тут же звание присвоили.
— А нам с фон Штрехендорфом?
— Про вас не знаю, а Штрехендорфу ни звания, ни награды уже не понадобятся. Там, — и он взглянул на потолок, но Игнат Севастьянович понял, что тот имел в виду, — они уже не понадобятся.
