Разобравшись с делами своей героической 4-ой танковой дивизии, де Голль вылетел в Париж на встречу с премьер-министром. Поль Рейно – старый товарищ де Голля, сторонник активной войны с Германией до победного конца – принимал живейшее участие в его карьере. Именно стараниями премьер-министра де Голль получил под командование танковую дивизию и кресло заместителя военного министра республики. И именно влияние и политический вес покровителя позволили сделать то немногое, благодаря чему удалось избежать катастрофы в первые дни войны.
Встреча в Елисейском дворце прошла не так как, рассчитывал генерал. Вместо разговора о нуждах армии, перевооружении, изменении структуры и прочих на его взгляд важных вещах, разговор зашел о политике. В частности, о фигуре министра обороны Эдуарде Даладье.
Даладье – один из мастодонтов французской политики, трижды премьер-министр Франции, бывший министр иностранных дел, а ныне военный министр, навязанный Полю Рейно палатой депутатов, не устраивал главу республики. Рейно видел в нем никудышного политика и лично ответственного за слабость Франции, как внешнюю, так и внутреннюю. Именно Даладье подписывал Мюнхенское соглашение, «скармливая» Чехословакию Германии. Чем фактически предал чехов, отказавшись от заключенного ранее союзного договора. И в целом премьер-министр считал Даладье виноватым в сложившейся ситуации.
Понятно, что наличие такого человека среди министров своего кабинета Рейно не удовлетворяло. Однако только с началом войны сложилась ситуация, показывающая всем всю слабость Даладье как человека и как политика. И если в первые дни войны делать перестановки внутри кабинета Рейно не решался, опасаясь естественной в таких случаях неразберихи, то теперь, когда ситуация на фронте неким образом стабилизировалась, пришло время заняться высокой политикой.
– Хорошо, общая ситуация мне, в целом, ясна, каким образом это все связано со мной? – Со всей свойственной ему прямотой спросил премьер-министра де Голль.
– Портфель военного министра.
– Что? – Де Голль не сразу понял, что ему предлагают.
– Хочу предложить тебе портфель военного министра. – Четко, буквально, по словам произнес Рейно.
Генерал в задумчивости потер свой длинный нос.
– Почему я?
– Франции на посту военного министра нужен боевой генерал. Политикан Даладье и в мирное время был отвратительным министром, а уж в военное… А ты прекрасная фигура. Боевой генерал, герой, военный теоретик, единственный, кто во Франции предсказал будущий характер войны, все об этом знают. Жизнь уже показала твою правоту. При этом уже заместитель министра. – Рейно помолчал несколько секунд и добавил, – я мог бы снять Даладье и сам занять кресло военного министра, но прекрасно отдаю себе отчет – я тоже не потяну.
На несколько минут в кабинете воцарилось тишина. Было слышно, как высоко под потолком жужжит одинокая муха.
– Нет, господин премьер-министр, – де Голль, приняв решение, встал с кресла, – я не думаю, что это будет целесообразно. В войсках я буду полезнее. А здесь, здесь все равно ничего путного сделать не получится. Просто не дадут.
Генерал развернулся и, не прощаясь, направился к выходу. Рейно тоже поднялся.
– Танковые дивизии, корпуса? Механизированная пехота? Рации в танках? Взаимодействие с авиацией? Я ничего не забыл? – Уже в спину спросил глава государства. – Сам все сделаешь. Так как посчитаешь нужно. Карт-бланш.
Де Голль, остановившийся при словах Рейно, развернулся и воткнул взгляд в глаза собеседника. Секунд десять двое французов бодались взглядами, после чего генерал улыбнулся, первый раз за всю встречу и кивнул:
– Хорошо, я согласен.
Шесть часов сна? Роскошь. Четыре в самом лучшем случае.
Перестановка в кабинете министров, как и ожидалось не вызвала никаких проблем. Уже даже последнему дураку стало ясно, что Даладье полностью провалил подготовку страны в войне. Назначение же на эту должность де Голля вызвали скорее всеобщее одобрение, чем недовольство.
В военном ведомстве все оказалось еще более запущенно, чем думал бригадный генерал и свежеиспеченный министр. Раздутые штаты, люди, занимающиеся неизвестно чем, отсутствие хоть какой-то осмысленности в действиях.
Будучи сам танкистом, де Голль первым делом сосредоточил свои усилия именно в этом направлении. Первым, что он сделал, было формирование шести новых танковых дивизий и переформирование уже существующих четырех, пополнение которых до того шло не шатко не валко. Особенно это касалось 3-ей танковой дивизии, раздерганной в начале войны на части и введенной в бой побатальонно. Технику для старых и новых танковых дивизий спешно собирали среди приданных пехотным дивизиям танковых батальонов. Таким образом, основную часть парка новых соединений составили легкие Рено R35 и Гочкисы H35. Пехоте оставили лишь совсем устаревшие модели, часть броневиков, и всяких уродцев французского танкостроения. Таких, например, как 75-тонный танк 2С.
Не смотря на всю «легкость» таких дивизий, разбавленную местами средними и тяжелыми танками, по вооружению и бронированию они легко давали фору аналогичным немецким соединениям, укомплектованным Pz. I и II. Проигрывая, впрочем, по всем остальным параметрам.
Вторым поворотным решением стал отказ от дальнейшего производства большей части номенклатуры французских танков в пользу двух видов, зарекомендовавших себя в первой фазе войны с лучшей стороны. Первый – средний «кавалерийский» S35 (модифицированный и получивший обозначение S40) Второй – тяжелый В1.
Концепция двух орудий в одной машине стремительно устаревала, показывая всю несостоятельность, поэтому машина остро нуждалась в модернизации. И оказалось, что работы в этом направлении велись еще до войны, ни шатко ни валко, как это обычно бывает. Уже к концу июня очертания модернизированной машины воплотились в чертежах. В40, именно такое названия получила перспективная машина, лишилась орудия в лобовом листе, зато получила новую просторную башню, 90-мм орудие и более мощный двигатель. На увеличение бронирования запаса по весу уже не хватало – подвеска и так вылетала чаще, чем хотелось бы. Впрочем, все это было только пожеланием, которое требовалось еще воплотить в металле. Пока же первоочередной задачей было насытить войска хоть чем-то, поэтому заводы собирали все те же В1.
Дивизии объединили в корпуса. Не мудрствуя лукаво, военный министр волевым решением скопировал немецкую схему из двух танковых и одной моторизованной дивизии. Единственной проблемой, кроме глухих шепотков за спиной, негодующих по поводу такого «германофильства» де Голля, была та, что моторизованных дивизий во французской армии было всего восемь. А новых взять было, в общем-то, не откуда, так как грузовиков для перевозки пехоты во Франции выпускалось столь незначительное количество, что их не всегда хватало на нужды снабжения линейных частей на передовой. Так, на начало войны во французской армии было чуть больше шестидесяти тысяч колесных машин при необходимости в триста тысяч. Понятно, что бредовая идея с мобилизацией гражданской техники возложенных на нее надежд не оправдала. И хотя производство военной техники, в том числе и колесной ежедневно нарастало, вводились в строй новые линии, поглощая государственные деньги военных заказов, быстро закрыть все пробелы было просто невозможно.
И такие проблемы были во всех отраслях: авиация, артиллерия, снабжение, про флот и говорить не о чем. Флот в этой сухопутной войне оказался бедным родственником, не имеющим хоть какого-то значения в боевых действиях, и по настоянию де Голля все работы по достройке линкоров были на время приостановлены, а ресурсы направлены в другие, более важные сферы.
Еще одним направлением деятельности де Голля стало стягивание военных сил страны, размазанных по многочисленным французским колониям. Северная и центральная Африка, Индокитай, колонии в Южной Америке, острова в трех океанах и подмандатные территории на ближнем востоке – все это нуждалось в защите и подобно черной дыре поглощало военные и другие ресурсы. Теперь же, необходимость защищать метрополию возвращала их назад вместе с навербованными на месте туземными полками и дивизиями, призванными стать пушечным мясом в большой войне.
