Настроение, несмотря на навалившиеся проблемы было на высоте, сказывалась молодость и ожидание чего-то волшебного. Ну на дискотеку же парни пришли, надо веселиться! Сильно захотелось взбежать по лестнице с гиканьем, и я не стал отказывать себе в этом маленьком хулиганстве. Петька меня поддержал залихватским свистом, и под неодобрительные высказывания Репнина и Брюса, а также под завистливыми взглядами Юдина, который по возрасту не так и далеко от меня ушел, мы с Шереметьевым взлетели к дверям аки птицы. Дверь распахнулась практически сразу и на пороге нас встретил держащийся за сердце и запыхавшийся Лёвенвольде.
— Ваше имп… аторское величество, — и он так низко поклонился, что его парик едва не упал. — Я так счастлив видеть Вас в моей скромной обители.
— Ну полно, Рейнгольд Герхардович, встаньте, негоже хозяину дома ни перед кем расстилаться. Еще дед наш завещал, что все гости на ассамблеях равны, а кто будет выделять кого званием, тот палками будет бит нещадно, — я поднял вверх указательный палец. — Лучше показывай, где у тебя тут зала бальная, полная девиц-красавиц.
— Так ведь только Вас и жд… — под моим насмешливым взглядом он встрепенулся и быстро поправился. — Тебя ждали, говорю. Девица Лисавета уже исстрадалась, полонезом танцы открыть ожидая.
— Ну так и открывали бы, — я пожал плечами. — Ежели память мне не отшибло, хозяин должен к танцам гостей зазвать.
— Так ведь это, никак нельзя мне полонез в первых рядах.
— Это почему еще? — я невольно нахмурился. Лёвенвольде и при настоящем Петре на волоске находился, сильно почему-то юный император не влюбил его. Как бы не замыслил чего совместно с братцем и Аннушкой, которая уже вся извелась в Курляндии своей, все приглашение на царствование ждет.
— Так ведь мне еще припозднившихся гостей встречать да до забав провожать, что каждому по нраву, — ну ладно, выслужиться хочет, это понятно. Засчитаем прогиб, а то всю ночь здесь возле дверей простоим, непонятно что изображая.
Елизавета ждала меня, прохаживаясь у дверей бальной залы.
— Петруша, ну наконец-то, — она всплеснула руками и тут же повисла на мне, прижавшись полуобнаженной грудью к плечу. У меня аж мурашки по коже побежали. Так, пора заканчивать свой целибат, он в таком возрасте до добра точно не доведет.
— Спешил как мог, Лиза, но дела, сама понимаешь, — решительно отодвинул ее от себя. Не нужны мне такие проблемы. Хоть и тетка она мне так, троюродная, но лишний раз давать повод тем, кто в поддержку Остермана про наш брак с Лизой заговаривают, нет уж. Я ведь и Бутурлина ей вернул, когда Миниха с Долгоруким отправлял, только что-то она к нему, похоже, охладела уже. Ничего, другого охмурит, ей не впервой.
На ассамблеях докладывать о гостях было не принято, поэтому мы вошли, как только объявили полонез.
Полонез — это как пробежка по кругу на выставках собак. Себя показать, других посмотреть. Женщинам килограммами камней сверкнуть, а мужичкам сверкнуть дамами в драгоценностях. Мы с Лизаветой шли первыми, я кланялся в нужных местах, но особого удовольствия от танца не получал.
Наконец этот первый самый торжественный танец закончился. Я поклонился Лизке, поцеловал кончики ее пальчиков и сплавил проходящему мимо офицеру. По-моему, это был Нарышкин, но который я даже не разглядел.
Так получилось, что я не отошел от танцевальной зоны и как-то так само собой получилось, что меня взяли в оборот аллеманда. Музыка заиграла, и я сделал шаг вперед, только сейчас разглядев свою партнершу. Ею оказалась Джейн Рондо, жена уже второго английского консула. То есть, сначала он был помощником, но, когда старый внезапно скопытился, Рондо досталась и должность, и жена. Наши руки почти соприкоснулись, и я увидел, как она стрельнула в меня глазами из-под густых ресниц и провела кончиком языка по губам. Совершенно мимолетные движения, но, черт меня побери, если она не пытается меня соблазнить. Другой вопрос, зачем ей это вообще доспелось?
— Вы прекрасно танцуете, ваше императорское величество, — проворковала Джейн, когда мы с ней в очередной раз сблизились.
— Вы тоже очень грациозны, мадам, — танец развел нас в стороны, а когда мы снова встретились и медленно пошли по кругу, я решил спросить ее прямо о тех знаках, что она мне подавала. Благо говорили мы по-английски, а в этом зале мало было людей, знакомых с языком Шекспира. — Вы пытаетесь меня соблазнить?
— А вы весьма прямолинейны, ваше императорское величество, — она присела, склонив голову в реверансе, и я имел возможность увидеть весьма и весьма красивую грудь, в глубоком вырезе бального платья.
— Вы мне это уже однажды говорили, — я подал ей руку, и мы пошли по кругу. Это был единственный момент в танце, когда руки партнеров соприкасались. Время было такое. Любое прикосновение считалось намеком на сексуальность. — Но так и не ответили, хорошо это или плохо?
— Это необычно, — она наклонила голову. Такого движения в танце не должно быть, значит, оно сделано несознательно. — Но вы правы, ваше императорское величество. Многие дамы в этой зале хотели бы оказаться сейчас на моем месте.
— Вот как, — обозначение движения касания ладонями, и мы разошлись. Круг, еще один, и снова встретились, чтобы дойти вместе до финала. — Мне бы хотелось список всех тех дам, которые желают скрасить мое одиночество. Так почему вы пытаетесь меня соблазнить? Потому что я император? — ну давай. Прямые вопросы подразумевают прямые ответы.
— И это тоже, — Джейн повернулась, и встала ко мне лицом. — Но еще и потому, что вы очень красивы и выгодно отличаетесь от мужчин, что присутствуют в этом зале. Это тем более странно, учитывая, кем были ваши родители, — я приподнял бровь, и Джейн прикусила язык, закончив. — Плюс, вы очень молоды, а это может гарантировать долгие удовольствия.
— Знаете, а вы очень откровенны, — я не стал отказывать себе в удовольствии, и скосил глаза в ее обширное декольте. И я не буду упоминать, что молодость еще и может таить за собой скорострельность, хотя Петру с его образом жизни до меня, это явно не грозило.
— Это плохо?
— Это необычно, — я склонил голову, и когда поднял ее, то посмотрел ей в глаза. — Но, не могу сказать, что во мне вызвало отрицание ваше отношение.
Мы поклонились друг другу и разошлись в разные концы танцевальной зоны, как это было в самом начале. Очень странный разговор у нас вышел, но пробирающий до мурашек по позвоночнику. Я, прищурившись, посмотрел ей вслед, воспользоваться или нет столь интересным предложением?
Меня отвлекли звуки менуэта, который я танцевал снова с Лизой. Руки, ноги и тело прекрасно знали, что им надо делать, а вот мыслями я был далеко, что тетушку не слишком обрадовало.
— И о чем ты разговаривал с леди Рондо? — внезапно спросила Лиза. Я удивленно посмотрел на нее.
— Да так, о том, о сем, в основном об особенностях красоты в молодом возрасте, — я ухмыльнулся, увидев, как сжались ее губы, превратившись в тонкую линию.
— Это весьма неприлично.
— Да брось, что же здесь может быть неприличного? Тем более что нас все равно никто не понимал, — я поклонился и снова припал к ее ручке. Слава Богу, танец закончился. Почему она спрашивала о Джейн? Что хотела понять? Я даже пытаться не буду разбираться в ее тараканах.
Пока оркестр не заиграл очередной танец, я ретировался из залы, пока точно до греха не дошло с очередной дамочкой, решившей вышедшего в свет императора в койку попробовать затащить.
Оказавшись за дверьми бальной залы, я задумался, а где ученые мужи собрались? Один из гвардейцев Михайлова скользнул за мной. Эти орлы уже так научились маскироваться, что я иной раз их и не замечал. Из приоткрытой двери соседней комнаты раздались приглушенные голоса, странные шипящие звуки, а затем сдержанные аплодисменты. А ведь секунду назад оттуда не раздавалось ни звука. Я быстро прошел к этой комнате и заглянул внутрь. Ага, это я удачно попал, и я быстро зашел, прикрыв за собой двери.
В полукруглой комнате собрались все те ученые мужи, которых пригласил к себе хозяин дома. Они столпились возле стола, и один из них вещал по-немецки, подняв вверх указательный палец.
