со второго, ни с третьего раза не вышло. Боль в ноге была невыносимой. Свежая повязка сразу же пропиталась кровью. Тогда он попытался использовать винтовку как костыль. В целом передвижение напоминало постоянное падение, от одной печной трубы до другой. Эмиль делал шаг здоровой ногой, затем стискивая зубы, ступал на раненую, подкашивался и падал грудью на опору, тут же обхватывая её обеими руками. Секундная передышка и всё начиналось заново. Так он добрался до противоположного края. Казалось бы, перебраться на соседний дом и откроется вид на комендатуру. В былых обстоятельствах Эмиль бы перемахнул небольшое расстояние между кромками, даже не моргнув. Но теперь… Эмиль без особой надежды оглядел противоположный жилой дом. В глаза бросился небольшой балкончик, выступающий чуть больше кромки крыши и располагающийся пониже, цель более лёгкая, но всё равно рискованная. Попасть на балкон, значит попасть в квартиру. Город лишь казался мёртвым, внутри наверняка есть жители. Как они отнесутся к ночному визиту диверсанта? Хорошо если просто выкинут на улицу, а если побегут в комендатуру? Вон она как раз под окном. Сил хватит только на прыжок, дальше всё будет зависеть от жителей этой квартиры. Эмиль гулко выдохнул, резко захотелось покурить. Попытался распределить вес на здоровую ногу, всё равно больно. С трудом сделал пару шагов назад, с расчётом на то, что толкаться будет здоровой.
— Ну, погнали… — Прошептал Эмиль и перевесил винтовку, чтобы не мешалась..
Разбег, боль, вся кровь отливает куда-то глубоко внутрь, отчего кожа холодеет, в глаза бьёт поток воздуха, одежда раздувается на ветру. У самого края нога неприятно хрустит и подламывается, отчего толчок получается слабым, желанный балкон, а на его фоне и земля стремительно приближается. Прутья перил больно бьют по рёбрам и подмышкам. Не ожидая такого сильного удара, у Эмиля перехватывает дыхание, тело пружинит от балкона, а руки скользят по железным прутьям. Лётчик зажмуривает глаза, готовясь к встрече с землёй. Затем открывает. Руки вцепились в самое основание перил. Он их не чувствует. Лицо на уровне пола балкона, усеянного бычками сигарет и пеплом. Больших трудов стоило подтянуться, и вот тело, перевешиваясь через перила, вваливается на балкон.
— Сумел. Получилось. — Эмиль хрипит, жадно глотая слюну вперемешку с потом. — Ай…сука, ногу не чувствую. Блять, как же больно. Сука, сука, сука… Не ори…скули. Кусай губы, но только не ори. Кровь. Как много крови. Странно, почему никто ещё не вышел? Я же умру тут! Ну выйдите люди! Чтобы я хоть в глаза вам посмотрел!
Перепачканной рукой Эмиль несколько раз стукнул по стеклянной двери, отделявшей балкон от комнаты. Боль была столь невыносима, что выжимала тисками разум из головы. Эмиль чувствовал как кипящее, звериное безумие накрывает его с головой. Захотелось отгрызть бесполезную конечность зубами, только бы боль уменьшилась. Он посмотрел через стекло в тёмную бездну комнаты. Через мгновение в недрах этой бездны загорелась свеча, а ещё через мгновение появился низкий белый силуэт. От вида своей «судьбы» Эмиль истерически засмеялся. Высушенная временем старушка в застиранной ночнушке и с клетчатой жилеткой на плечах, подъезжала к стеклянной двери на кресле каталке.
— Ха-ха-ха. Какая шутка. — Эмиль хохотал, наблюдая, как милое создание медленно приближается. — Спаси меня, о милая бабушка. Ха-ха-ха. Только не умри сама по дороге. Ох, какая шутка.
Эмиль медленно провёл рукой по стеклу, оставляя красный развод. Подъехавшая старушка удивлённо уставилась на молодого человека, видимо только-только разглядев причину ночного шума. Одолеваемый болью, лётчик перестал смеяться, свет в его глазах начал меркнуть.
— Давай…давай, мадам курага. Открой. — Эмиль как мог, показал жестами открывающуюся дверь. — Я буду хорошим мальчиком.
Лицо пожилой леди было столь безмятежным и добрым, что Эмиль почувствовал себя ребёнком. Поддавшись этому чувству он игриво постучал в дверь, отыгрывая вежливого соседа. Боль ушла… Перила, на которые он опирался, показались сделанными из пуха. Всё плыло перед глазами. Бабушка, кресло-каталка, свеча, звёзды, кровь, винтовка, балкон, всё слилось в одну большую шутку и в один миг пропало.
Эмиль очнулся на полу крохотной кухоньки, прямо напротив двери на балкон. Ковер, на котором он лежал, щекотал шею жёстким ворсом. У его ног, спиной к нему на коленях стояла бабушка.
— «Неужто молится?» — Подумал Эмиль
Пламя свечи на столе танцевало, от движений её седых кудрей, открывая взору Лётчика сетку морщин вокруг её ушей, на шее и затылке. Сгорбленная от рабочей жизни спина пошатывалась от интенсивной работы рук. Рядом со старушкой стояло ведёрко, в которое она периодически выжимала половую тряпку. Ведёрко было наполнено чёрно-бардовой жижей.
— Ох, что делается. Что же делается. — Еле слышно бубнила старушка. — Ох, Бернард, что же твориться. Такое приключение на ночь глядя, что за напасть?
— «Бернард. Она не одна? Конечно не одна, как бы она меня сюда втащила? Муж или сын? Да тут и правнук бы подошёл. Старая…испортил старушке пол и ковёр. Интересно, кровь ещё идёт? — Эмиль слега приподнял голову, и обнаружил на своей ноге наложенную шину из старой ножки стула. Рана была туго перебинтована. — «Вот это да… Как долго я здесь? Который час?»
Эмиль поднял руку с часами. 2:30. У него оставалось два с половиной часа.
— Ох, очнулся, наконец. — Женщина нацепила на нос очки, которые висели на её шее, на цепочке. — Как себя чувствуешь, служивый?
— Спасибо, теперь значительно лучше. — Эмиль изобразил улыбку, такую милую, какую только мог.
— Ну, рассказывай, кто таков, откуда ты взялся на моём балконе? — Старушка с трудом отодвинула ведёрко в сторону и выкатила из-за стола своё кресло.
— Лётчик я, бабуль…
— Из самолёта на мой балкон выпрыгнул? — Посмеялась старушка, усаживаясь.
— Почти…Спасался от местных ублюдков.
— Каких из?
— МНР конечно. Ты же видишь форму. Мы вернулись, бабуль. Сейчас всех захватчиков поганой метлой вышвырнем и заживём счастливо… Я им сука, эту рану вовек не забуду. Будут землю рылом пахать, только самолёт дайте…
— Так, ты мне это, не сквернословь тут. — Неожиданно резво бабушка подъехала к Лётчику и дала крепкого подзатыльника.
— Прошу прощения. Больно просто. Бабуль, нет у тебя выпить чего?
— Ты ещё и пьянчуга… Что ж я тоже на пьянчугу похожа?
— Да зачем так сразу. Ну ладно, у тебя нет. А муж или сын? Ну, у Бернарда твоего. У него-то точно есть в закромах, а?
— Дурной ты. Нет тут Бернарда. Давно уж нет. Я одна.
Только теперь Эмиль обратил внимание на лицо пожилой женщины и смог его хорошо рассмотреть. Крохотные глаза, закрытые синими мешками век, были различимы только за счёт огромных очков, крючковатый нос, тонкие
